Искупление - [50]

Сияющая улыбкой Таня обернулась к нему и шутливо раскланялась. Выглядело это, учитывая ее облик, весьма комично, и Стас не удержался от смеха, но девочка нисколько не обиделась. Таня видела, что он оценил ее игру, и ей это было очень приятно.

– Замечательно! – совершенно искренне произнес он. – Где ты так хорошо научилась играть?

– В музыкальной школе, – отвечала довольная Таня. – Я с четырех лет там училась. У меня, кстати, абсолютный слух. И учителя меня очень хвалили. Тебе правда понравилось?

– Да, очень, – Стас ничуть не кривил душой. – Скажи, пожалуйста, а что такое ты играла?

– Эту музыку написал мой педагог, он учится на композиторском отделении в консерватории. Он ее назвал, как пьесу Шекспира, «Сон в летнюю ночь». Я так люблю эту мелодию… Правда, она очень красивая?

– Да, – согласился Стас. – Хорошая музыка, и ты прекрасно ее играла. У тебя действительно талант! Поверь, я знаю, что говорю, я в этом разбираюсь. Еще немного поучиться – и ты могла бы выступать перед публикой, побеждать в конкурсах…

– Как бы не так! – тут же погрустнела девочка. – У моих родителей никогда не хватило бы денег на это…

– Денег? – Стас действительно не понял, что она говорит. – А при чем тут деньги?

Таня искоса взглянула на него:

– Ты что, с Луны свалился? Даже за то, чтобы просто принять участие в конкурсе, нужно заплатить. А уж призовые места и вовсе все раскупаются…

– Но, наверное, не всегда же так? – не слишком уверенно возразил Стас. – На Западе, я точно знаю, все бывает по-другому.

– На Западе – может быть, а у нас только так. Побеждают на конкурсах дети или любовницы богатых людей, сплошные бездарности, а потом, выступая на сцене, только делают вид «под фанеру», что играют и поют – потому что ничего не умеют, – уперлась девочка.

Таня опять заговорила «по-взрослому». Оставалось только гадать – наслушалась ли она разговоров старших или жизненные невзгоды и испытания заставили ее так повзрослеть и набраться горького опыта. Скорее всего – и то и другое.

– Поверь мне, Таня, и в России дело обстоит иначе, – попытался возражать Стас. – Помнишь, я рассказывал тебе про свою девушку, Олесю, будущую певицу? Она неплохо поет и могла бы выступать без всякой «фанеры»…

– А могла бы она сама стать певицей? Без твоих денег?

Таня в упор посмотрела на Стаса, и он не выдержал ее взгляда, отвел глаза.

– Нет, – честно признался он. – Без моей помощи ей ни за что не пробиться.

– Вот о том я и говорю, – хмыкнула девочка. И снова резко, как ей было свойственно, переключилась на другую тему.

– А хочешь послушать, как звучат неисправные клавиши? – совсем по-детски, с озорным огоньком в глазах спросила она.

– Ну, давай, – не без опаски согласился Стас.

Таня ударила по клавишам, и ему тут же захотелось заткнуть уши. Это действительно впечатляло. Грохот и скрежет, похожий на горный обвал, напомнил атональную музыку Кшиштофа Пендерецкого, его «Стабат матэр».

– Хватит, прошу тебя! – взмолился вскоре Стас. – А то у меня голова не выдержит и лопнет!

Таня засмеялась и убрала руки с клавиш. Потом снова дотронулась до них – но уже в той части, которая не угрожала барабанным перепонкам. Она заиграла вальс Грибоедова – милую и приятную мелодию, знакомую каждому ученику музыкальной школы. Знал ее, разумеется, и Стас. Он подошел поближе и здоровой правой рукой стал подыгрывать девочке. Таня взглянула на него, и ее лицо так и осветилось улыбкой. Впервые за все это время Стас заметил, насколько Таня, оказывается, миловидна. Даже несмотря на эти ужасные шапки. Вырастет – будет настоящей красавицей.

И долго еще, пока совсем не озябли, мужчина и девочка так и играли в три руки – в развалинах особняка, в продуваемом всеми ветрами мезонине. Они были уверены, что их никто не слышит, и, конечно, даже не подозревали, что дом и его друг, старый вяз, затаив дыхание, наслаждаются их музыкой. Давненько не слышали они ничего подобного…

Еще долго Стас и Таня находились под впечатлением волшебства, пережитого в мезонине. Когда они наконец спустились вниз, Таня немного отогрелась в комнате и сбегала в магазин, чтобы принести еды – купила четыре сосиски в тесте. Девочка догадалась завернуть их в такой плотный слой газеты, что доставила обед еще даже теплым. И съедены эти сосиски оказались быстрее, чем успели остыть.

А после еды Таня и Стас сидели в комнате, с нетерпением ожидали наступления вечера, когда можно будет затопить камин, и коротали время за беседой. Девочка рассказывала свою историю – трагичную и настолько нелепую, что сознание Стаса просто отказывалось поверить в то, что подобное может произойти на самом деле. Не в фильме, не в романе, а в современной жизни, прямо в центре Москвы.

Семья Кузнецовых была одной из тех интеллигентных московских семей, которые, как ни удивительно, до сих пор еще сохранились в столице. Только теперь это редкий, можно сказать, вымирающий вид. Выселенные из старого центра, с Арбата и Покровских ворот, Сретенки и Якиманки, Таганки и Никитской, они так и не сумели прижиться в окраинных районах-новостройках, поникли и потускнели, поглощенные безликой толпой людей, считающих себя москвичами, но не чувствующих, не понимающих и не знающих свой город… Во всяком случае, именно так относились к новым столичным жителям полуразваленный особняк и большой вяз, которые очень любили обсудить между собой эту тему, повспоминать ушедших людей и поосуждать нынешних. Что греха таить, не любили старики современное поколение москвичей. А вот Танина семья им, безусловно, очень бы понравилась – если б только когда-нибудь довелось познакомиться. Но не довелось. И, увы, уже никогда не доведется.