Искры завтрашних огней - [27]

Миновав приречные ворота — гораздо более запущенные, зато отделённые от берега перекинутым через неширокий ровик подъёмным мостом на канатах, возле которого скучал одинокий стражник, я выбрался на приречную территорию, застроенную деревянными бедняцкими халупами, сараюшками и навесами для лодок и сетей.

До единственного на Влтаве моста оставалось пройти вдоль берега ещё метров триста, причём двигаться пришлось в нешироком дефиле между крепостной стеной города и рекой. Местные архитекторы явно были людьми, кое–что понимающими в тактике: при нападении врага все нищенские постройки можно было спалить подчистую за час и наступающим на город с этой стороны пришлось бы двигаться к городским воротам через простреливаемое со стены пространство, не имея никакой свободы для манёвра. Конечно, сейчас, в зимнее время противник мог бы двигаться по льду. Но я, откровенно говоря, не рискнул форсировать Влтаву по природной переправе: человеческие следы были видны только возле берега — до ближайших прорубей, — а ближе к стрежню ледовая корка выглядела слишком сильно потемневшей: вероятно, слишком быстрое течение не давало ей укрепиться. Провалиться в зимнюю воду не хотелось абсолютно, так что волей–неволей пришлось топать к официальной переправе имени какой–то там Юдиты. Как сказал бы мультяшный Шарик: 'Наверное, хороший был человек, раз в её часть мост назвали!'. А мост… Нет, это не просто мост! Это настоящий шедевр средневековой инженерно–фортификационной мысли! Чем ближе я к нему подходил, тем больше мелких деталей замечал. Длиннющий, более полукилометра, будто изогнувший спину кот он начинался у стены Мала Страны, проходил по двум островкам у берегов, цепью из двадцати семи сводчатых арок пересекая широкую Влтаву. Приятный желтоватый цвет ему придавала облицовка из плит песчаника, а над высокими бортами–перилами через равные промежутки переглядываясь через десятиметровое полотно парные каменные фигуры то в королевских мантиях с венцами на голове, то в епископском облачении, то в воинских доспехах. Въезд и выезд с моста блокировали ворота с четырехэтажными островерхими башнями. У ворот, понятное дело, снова пришлось раскошелиться, уплатив пошлину в хеллер с двумя оболами за право прохода. Это и понятно: раз народ постоянно туда–сюда шляется — переправа–то единственная! — то и расходы на ремонт должны быть постоянными.

Пражское место — третий из образующих средневековую пражскую агломерацию городов — я прошёл меньше, чем за час: народу на улицах не много, саней и повозок почти не встретилось, а главное то, что на пути к южной окраине заблудится было сложно: довольно широкая улица вела к площади с установленной виселицей, от которой шла другая, чуть уже. Так что довольно скоро я выбрался из местного аналога 'каменных джунглей' и бодро дотопал до монастырских ворот.

Колотить подвешенной у калитки киянкой мне пришлось недолго: уже на пятом–шестом ударе в открывшемся окошке появилась типично уголовная рожа монастырского вратника.

— Чего надо?

М-да, явно, когда вежливость раздавали, дядька в хвосте очереди стоял: не хватило.

— Впусти, брат! Мне нужно поговорить с отцом Павлом. Принёс ему вести с запада.

Минут через десять путешествия по довольно запутанным коридорам и переходам францисканской обители я, привычно склонив голову, чтобы не приложиться лбом о притолоку, входил в келью здешнего настоятеля:

— Здравствуйте, Ваше Преосвященство! Я к вам из Жатеца…

Невысокий круглоголовый мужчина лет пятидесяти, с залысинами, надо лбом, почти достигающими тонзуры, стоящий у забранного кованой виде цветов и виноградных лоз решёткой окна, протестующее приподнял руку:

— Не стоит называть меня титулом, мне не принадлежащим. Обращайся ко мне 'высокопреподобие', сын мой. Подойди под благословение!

Под благословение — так под благословение. Я к здешним порядкам уже более–менее привык, так что к выполнению ритуалов отношусь спокойно. Подошёл, склонил голову… Всё–таки странно: наш Жатец в разы меньше Праги, города, в прошлом, столичного. Но настоятель нашего монастыря - 'его преосвященство', а местный всего лишь 'высокопреподобие'. Хотя логичнее, казалось бы, наоборот? Это местным, выросшим в этих реалиях, тут всё, небось, понятно, а мне ещё осваивать и осваивать тонкости…

— Так кто тебя прислал, сын мой и с каким известием?

— Прислал меня его преосвященство отец Гжегош из нашей жатецкой обители с письмом. Позвольте присесть, ваше высокопреподобие?

— Что ж, садись.

Примостившись на краю скамейки, освобождаю правую ногу от обутки. Заранее припасённой медной проволокой выколупываю из верхнего ранта тонкий металлический пенальчик длиной с автоматную гильзу. Свинец за прошедшее время, естественно, деформировался в дугу, но деревянная пробка осталась цела.

Отец Павел забрал капсулу, повертел в пальцах, хмыкнув, подошёл к столу, и несколькими привычными движениями с помощью острого ножа вскрыл её с торцевой части, длинной иглой вытянув наружу тугую трубочку шёлковой ленты.

— Ну–ка, сын мой, принеси светильню, что висит там, перед кельей. Темновато тут, а глаза у меня уже не молодые…