Искры завтрашних огней - [21]

Покопошившись толстыми пальцами в затянутом шнурке, Жбан, наконец, вытряхнул из кошелька раскатившееся по столу содержимое. Разровнял ладонью, прикидывая что–то в уме, после чего, кашлянув, вновь внимательно посмотрел на нашу троицу:

— Добро, кухарь, хвалю. В дуван пойдёт, чтоб всем по справедливости да обычаю досталось. И тебе от иной добычи приварок будет: ещё никто не говорил, что у Яна Жбана длань всё к себе гребёт.

Але ж поведай, отколь у тебя в сих местах знакомцы объявились, коль ты жатецкий гражанин? И отчего вдруг они во Влченишеве тебе повстречались, который на отшибе стоит, а не в Пражском Граде, наприклад, где своего люда тьма — тысяч с десять будет, да прохожих с проезжими за год бывает не менее, ежели не поболе? Ну и просвети нас с Франеком, помимо прочего, с чего это знакомцы твои аки пни стоят, слова не молвят? Не безъязыки ли? А коль так — то за какую вину их обезгласили?

Вновь отвесив поклон, продублированный за моей спиной каликами, и мысленно постучав по дереву на удачу, разъясняю ситуацию:

— Тут дело такое, шановный пан: я, конечно, из Жатеца, да вот только случалось и по другим местам походить, как мы вот сейчас от дома ушли, а в Прагу пока что не добрались. Вот по весне с ними и повстречался. А в поруб они угодили злой волей врагов наших и за вызволение своё готовы твоей милости отслужить. Так ведь? — повернулся я к Повале.

— Истинно так! Прими, пан, до себя!

— Ну, а безъязыкими их не назовёшь. Просто речь нашу разумеют слабо, с Руси они родом оба.

— Вот как? С Руси, молвишь? Так–так… А ну–ка, соколики, поведайте–ка мне, коль не безъязыки, какими ветрами вас с Руси к нам занесло? Чего схизматикам на богемской земле занадобилось?

— Чёрным ветром занесло нас сюда, — вновь отвесив земной поклон, степенно ответил Повала. — Нам бы в своём краю на волюшке промеж друзей да сродственников гораздо способнее, ан не в нашей то воле сталось. Сам ведаешь: монгол со всего десяту долю берёт: и с хлебов, и с закромов, и с серебра, и с железа, и с коней, и с людей. Так и нас вот с Верещагою от родных гнёзд оторвали, дабы по жребию в Орду погнать. Ивана–от с земель новогородских, меня же, грешного, — с‑под Владимира. Хоть и врозь шли, ан к одной доле пришли. Девок монголы допрежь всех отделили, да погнали к своим кочевьям, в те ж края и мастеров знатных отправили: камнерезов да плотников, да зодчих, да изографов, да ковалей. Сказывали — дескать, возводят на волжских берегах ханские сараи да вежи каменные, гнёзда чёрные.

Ну, а тех, кто остался, поделили надвое по ухваткам: кто половчее, да силушкой не обделён — тех в оружный хашар, а увальней да бестолковых — в хашар тягловый и погнали на заход солнышка. На Дунае–реке нас, наконец, в монгольское войско пригнали. А уж там–то мы с Иваном и встренулись, когда по десяткам да сотням развели. Какую–никакую зброю ратную выдали: всё больше копья, да топоры псковского дела из тех, что ковали наши десятой долей на дань отделили. Кое–кому ещё повезло — щиты треснутые да шлемы битые, с покойников снятые, достались.

Седмиц пять учили нас десятники да малые сотники бою да строю, да не доучили: как раз хан Батбаяр собрался тумен на подкрепление основного монгольского войска вести. Ну, и наш хашар — туда же погнали, что оружный, что тягловый.

Хоть и не быстро, ан добрались мы до войска Цыбен–хана, которое в немецких да франкских землях в ту пору ратилось. Ну, а там дело известное: когда в чистом поле войско на войско сходятся — оружный хашар в передовой полк ставят, чтоб латынцы в броне в нас увязли, ко граду какому аль крепости Цыбен–хан подойдёт — мужики из тяглового хашара под стрелами да камнями франкскими рвы мостят да пороком ворота крушат, а вслед за ними и мы спешим на стену влезть аль во врата ворваться. Ну, а монголы–то, известное дело, к пешему бою способны не ахти как, они уж за нашими спинами держатся. Как треснет вражья оборона, ан они тут как тут: и легкоконные сотни, и панцырные — все скрозь наималую дыру через строй франков аль бургундов проламываются — да и давай крушить да стрелить! Нам–то они луков не доверяли. Кичились, псы: дескать, то лишь кровным монголам дозволено… Хотя, по правде сказать, хоть и гибло наших в том клятом хашаре немало, ан добычу на нас делили по–божески. Уже после первого боя я из дувана получил добрую рубаху бычьей кожи заместо панцыря, да наручи, ну и сребра толику. Понятно, что десятники набрали поболе, а сотники и ещё более, и не только зброей да сребром, а и ясырь побрали. Вот так мы по той Бургундии гулеванили поболе года, а после пути наши с монголами поразошлись. Врозь шли мы на Русь, да вышло так, что вновь повстречались с Иваном да ещё с одним побратимом — убили того здешние недавно… А после уж, твоя милость, в пути с Максом спознались. Это как раз по весне было, здешние оратаи зябь подымали, а вот на какого святого — не припомню. Ну, а после уж под Братиславою Имрё–бек нас поимал, да сюда пригнал: с той поры мы в порубе и маялись… Исполать тебе, милостивец, за избавление от сих узилищ, за тебя и людей твоих до скончания живота отныне стоять будем и за здравие Бога молить!