Искры революции - [48]

— Губернский штаб просит от нас сотню красногвардейцев. Мы с партийным, профсоюзным, советским и заводским руководством, — говорил Салов, — решили послать 75 красногвардейцев, этого пока будет достаточно. Мы знаем, что добровольцев будет больше. Но, видимо, это не последний бой. Тогда еще позовем. Если вы не возражаете, мы назовем тех, кого назначили в этот отряд.

— Нет, не возражаем. Вызывайте любого. Мы все готовы, — единодушно ответили рабочие.

На другой день отряд уехал в Уфу. Не было митинга, как в первый раз, не слышалось и прощальных рыданий. На заводе все считали, что отряд скоро вернется: теперь-то с Дутовым, наверняка, покончат.

Но о судьбе отряда долго не было никаких известий. Это встревожило симцев. Они обратились в Совет, в профком, в партком с просьбой разузнать, где отряд, что с ним, почему долго не возвращается.

Партком запросил губком. Оттуда ответили:

«Симский отряд геройски сражается с дутовцами, а о подробностях боев спросите вашего земляка Малькова. Он возвращается домой в связи с ранением».

Малькова ждал почти весь поселок. Когда он приехал, к его дому потянулась цепочка жаждущих узнать о судьбе родных.

Невесел был рассказ Малькова.

— Весь наш сводный отряд отправили в Оренбург на подводах под командованием фронтовика Калмыкова. Там нас разместили в здании бывшей семинарии. Вот тут я впервые увидел много крови. Полы, постель, подушки — все было в крови. Оказывается, за два дня до нашего прихода в это здание ночью ворвались дутовцы и вырезали группу красногвардейцев.

— Всех?! — с ужасом спросили слушатели.

— Да, всех. Дутовцы выкалывают пленным глаза, отрезают языки, половые органы.

Мы, например, на станции Сырт, это недалеко от Оренбурга, видели замученную женщину. Бандиты посадили ее на кол.

Дутовцы сожгли станционную водокачку, разворочали железнодорожные пути, перебили железнодорожную администрацию и принялись за население, да мы помешали. Удрали бандиты.

— Как там теперь? — спросил Сулимов.

— В Уфе слыхал, что от Донгузской прогнали дутовцев. Но на других участках идут упорные бои. Ходят слухи, будто контрреволюция поднялась по всей стране. Так что, бабоньки, — Мальков обратился к женщинам, — наши нескоро вернутся домой.

Рассказ раненого красногвардейца взволновал весь Сим. Каждый слышавший передавал его по-своему, особенно о зверствах дутовцев.

Шептуны воспользовались слухами и повели проповедь «непротивления злу», «советовали» не ввязываться в войну, дескать, все образуется само собой. Придут хозяева, установят свой порядок. Так было испокон веков, так и будет.

На заводе разгорелись споры. Одни доказывали, что надо немедленно всем выступить против контрреволюции, хотя бы для этого потребовалось даже закрыть завод. Другие говорили, что пусть в каждом городе, заводе, поселке и в каждой деревне сами наведут порядок. Это мнение особенно поддерживали шептуны Девкин и Жеребин. Они не выступали открыто, а только «по секрету» высказывали свое «мнение». Наибольшую активность развил умовский личный секретарь Василий Дмитриевич. Он появлялся всюду, где возникал спор.

Однажды в разгар такого спора тревожно завыл гудок. Рабочие ринулись к месту сбора.

На трибуне председатель Совета, председатель парткома и комиссар завода.

— Товарищи, — говорил председатель партийного комитета Рындин, — революция в опасности! Только что получено известие о том, что в Челябинске против Советов выступил чехословацкий корпус. Этих чехов, как военнопленных, наше правительство отпустило на Родину, позволило им выехать через Владивосток. И вот, видимо, контрреволюция снюхалась с этими чехами, вооружила их и бросила против Советов. Мы получили телеграмму из штаба Урало-Оренбургского фронта. Комиссар фронта наш Гузаков просит послать в Самару 200 красногвардейцев. Видимо, и там неблагополучно. Надо, товарищи, скорее идти на выручку.

Утром около штаба образовалась очередь добровольцев. Пришли, главным образом, молодые рабочие. Среди них и стрелки, и пулеметчики, и бомбисты, и артиллеристы — воины всех родов оружия. Штаб сформировал два отряда: в Самару под командой Василия Лавровича Соколова, который выздоровел после ранения в первом сражении на станции Симской, и в Миасс, присоединив его к отряду миньярцев.

* * *

Комиссар завода Осокин обратился с призывом ко всем старикам Сима.

Старички, которые копошились в своем домашнем хозяйстве, все пришли к комиссару.

— Принимай, Трофим Дмитрич!

Комиссар с особым почтением встречал их:

— Милые вы мои, работнички. Вам не привыкать к тяжелому заводскому труду. Всю жизнь гнули спины на господ. Теперь поработайте на себя и за своих защитников.

«Работнички» трудились самоотверженно, только требовали информировать их о положении в стране каждый день. Партком организовал для них ежедневную читку газет.

— Это хорошо, но вы нам рассказывайте о наших сынках. Где они, как воюют? — требовали отцы и деды.

Рассказывать о сынках было не так уж просто. Сведений из отрядов не поступало, а газеты пока не называли имен земляков. Однако в первый же месяц парткому удалось узнать о положении на Миасском фронте. В Сим приехал член парткома Булыкин. Его командировал комиссар Коковихин за продовольствием. «Поезжай, говорит, на симскую базу, — рассказывал Булыкин, — там ты достанешь все, что надо. А то здесь в казацких деревнях около Миасса мужики все попрятали, ждут перемен».