Искры под пеплом - [35]

— Ребятки, помоги-ите!

Мишка испуганно посмотрел в глаза друга. Колька, широко раскрыв рот, посмотрел в глаза Мишки.

— Мальчишки, сюда!

— В ольшанике! — наконец прорезался голос у Мишки.

— Раненый! — догадался Коля. — Везет нам сегодня!

Найти в лесу раненого и оказать ему помощь было заветной мечтой многих мальчишек прифронтовых деревень.

— Хлеб не ешь! Понесем ему! — прошептал Коля. — Вдруг он голодный?

Зажав в пригоршнях разбухший в воде хлеб, мальчишки побежали на зов неизвестного.

В зарослях ольхи они увидели военного, беспомощно лежавшего на спине с перебинтованной ногой.

— Дяденька, с самолета упали? — вскрикнул Миша.

— Нет, в бою был ранен. Товарищ притащил меня сюда и ушел в село за едой, но, видно, попался сам. Второй день нету. Погиб где-то. Из-за меня.

— Дяденька, а вы поешьте хлеба, потом у вас силы прибавится и все расскажете, — предложил Коля, протягивая свой хлеб.

— Хотите, мы перетащим вас в свой тайный дот? Там сухо, и дождь не попадает, — предложил Миша.

— Вы ж не поднимете меня. А сам я теперь не могу даже ползти. Нога совсем отяжелела. Видно, заражение крови.

У Кольки от последних слов глаза покраснели. Он вскочил.

— Заражение крови! Это знаешь как страшно! — воскликнул он, глядя в лицо друга, тоже перепуганное и беспомощное. — Бежим скажем Софье Ивановне.

— Правильно! Она и ночью пойдет, не побоится, — обрадовался Миша счастливой догадке.

— Кто это? — спросил раненый.

— Наша фельдшерица. Ее муж в Красной Армии, а она тут живет, прячется от немцев. Полицаи ее пока не трогают, потому что им она тоже нужна, — сказал Колька, и оба стремглав помчались в глубь леса, где уже слышался нетерпеливый крик заждавшегося Яшки.

Проснувшись, Стародуб открыл глаза и тут же зажмурился от яркого солнца. Полежав еще немного, он, чуть-чуть приподнял веки и сразу понял, что свет падает через дверь. Значит, он в помещении. Посмотрел вверх — потолок из двух сухих бетонных плит. Значит, это тот дот, о котором говорили мальчишки. Посмотрел направо вдоль стены и в удивлении поднял голову. Что это? Откуда столько оружия?! Вдоль стенки в стройном ряду стояли русские и немецкие автоматы и винтовки. В левом углу блестел обильно смазанный пулемет «максим». На стволе его висел немецкий котелок с водой. Вдоль дальней стены в ряд лежали в два яруса отличные кавалерийские седла. Пол был выложен желтыми кирпичиками, похожими на куски хозяйственного мыла.

«Неужели тол? — удивился Стародуб. — Да, тол. Ну и хозяйственный народ».

Почти у двери на старом коврике лежали гранаты и две мины к батальонному миномету. Все было разложено и расставлено в безупречном порядке. И Стародуб невольно воскликнул:

— Молодцы! Молодцы ребята!

Тотчас послышался слабый шорох за дверью и ласковый, уже знакомый Стародубу мальчишеский голос:

— Проснулись, товарищ командир?

И на пороге в сиянии горячего солнца показался Миша.

— Здорово, друг мой. Но почему ты называешь меня командиром? Может, я даже и не военный совсем.

— Утром, когда мы пригнали коров, фельдшерица наказала нам, чтоб мы вас берегли пуще своей жизни, потому что вы большой военный начальник. Значит, командир.

— А она-то откуда это взяла?

— Вы сами все рассказали ночью, когда у вас был жар.

— Ну что ж, раз проговорился, так тому и быть. Но лучше, если ты и твои друзья будете меня называть просто Сергей Петрович.

— Есть, товарищ командир, называть вас просто Сергей Петрович! — приложив руку к пилотке, воспользовался Миша, может быть, единственной возможностью показать свою военную выправку. — А я Миша.

— Что мы будем дальше делать, Миша? — как-то уныло спросил Стародуб.

— Придет время, будем воевать! — хитренько кивнув на свои трофеи, ответил подросток. — А пока что вам нужно только кушать и спать. Кушать и спать. Фельдшерица сказала, что у вас полное истощение. Ни кровинки не осталось.

Миша выскочил и тут же вбежал с котелком, прикрытым белой тряпочкой.

— Вот суп, я уже несколько раз его подогревал. Я вам положу что-нибудь под голову, чтоб удобно было есть.

— Ничего не надо, я сяду.

— Нет! Нет! — в ужасе закричал Миша. — Вам же сделали операцию в ноге и на боку. Вы не помните, потому что, как вас положили на носилки, сразу потеряли сознание.

— А ты и это знаешь?

Миша подложил под голову больного сложенную вдвое шинель, лежавшую рядом с носилками, и, поставив на грудь ему котелок, дал маленькую деревянную ложку.

— Кушайте, а я расскажу, — подав кусок мягкого хлеба, Миша присел на порожке. — Я ведь не надеялся, что мне так повезет. Я только вернулся с коровами, отец мне сердито: «Почему так поздно да отчего ты такой взъерошенный?» Я молчал, молчал, а потом и бабахнул: «Не скажу! Это тайна, а ты сам учил хранить тайну до смерти!» Ну и пристал он.

— А кто у тебя отец?

— Учитель. Только сейчас он не работает и не будет. Ему легко отвязаться от фашистов, он без одной ноги. Это у него после Хасана. Помните?

Стародуб, занятый едой, только кивнул, мол, помню, что такое Хасан. А Миша продолжал:

— Пришлось рассказать правду, чтоб не подумал чего плохого. Так это он потом и фельдшерицу привел. А я им дорогу показывал. Они и дота ни за что не нашли бы сами. Это ведь далеко от нашего села.