Искры под пеплом - [37]

Вася называл эту часть болота ржавой. На нем ничего не растет и даже лягушки не водятся. Было бы оно, как первое, по которому прошли, заросшее ряской, то еще можно бы пробраться, а в ржавом никакой травы, никаких переплетений, сплошное смрадное месиво.

Немцы, видно, узнали об этом от местных жителей и потому спокойно расположились в лесу, поджидая, пока партизаны сами начнут возвращаться с острова.

Восхода солнца загнанные на болотный остров партизаны ждали в тягостном молчании. Было ясно, что утром враги предпримут что-то решительное. Но что именно, никто не мог догадаться.

Михаил сидел возле раненого Стародуба. Они тихо, не спеша обсуждали все известные им способы передвижения по болоту.

Бойцы, окопавшиеся за ночь на передовой линии обороны и замаскировавшиеся, всматривались в таинственно примолкшую утром опушку леса, где крепко засели враги.

И только Ефим занимался простым обычным делом — кормил отряд. Он варил похлебку из хлебных крошек. В его распоряжении было всего лишь три солдатских котелка на двенадцать человек. И он кормил отряд в два приема. Бойцов, которые занимали переднюю линию обороны, он покормил еще затемно, чтоб не демаскировать их. А теперь готовился раздавать завтрак остальным. Очаг его, устроенный недалеко от штаба (так называли место, где лежал раненый Стародуб), был устроен в глубокой ямке, вырытой по совету Михаила. Даже ночью немцы не могли увидеть огня из такой «печки». А днем, чтоб не привлечь внимания к дыму, решили только слегка поддерживать очаг самым сухим хворостом, которого здесь была уйма.

Наконец взошло солнце, затопив и безоблачное небо, и густой лозняк, и окрестные болота мягким и, наверное, последним в эту осень теплом и светом. В лозняке чирикали птицы, мирно, спокойно летали пчелы. У них не было войны, они знай себе трудились…

Позавтракавшие Ефим и земляки-вологодцы сидели возле «штаба» и молча слушали беседу двух командиров, которые время от времени обращались за советом и к ним.

Все говорили тихо, с расстановкой: прислушивались к тому, что делалось там, на опушке леса, боялись упустить первый момент наступления.

— Русские, сдавайтесь! — вдруг зычно и отчетливо, словно гром с ясного неба, обрушился на остров приказ.

— Вон с чего они начали! — со стоном тихо проговорил Стародуб и кивнул Михаилу, мол, иди к бойцам.

— Ну, я побежал, товарищ командир, — все же по-старому обратившись к полковнику, сказал Михаил и направился к «передовой».

— Товарищ командир, разрешите с вами! — попросился Ефим, видимо, и за вологодцев, потому что все они уже стояли навытяжку.

— Оставайтесь здесь, в резерве, — ответил Михаил и скрылся в лозняке.

На краю опушки, почти в том месте, где вчера лежала первая жердь кладки, тускло блестел какой-то предмет, выброшенный немцами, видимо, еще ночью. Михаил внимательно присматривался к этому предмету из своего окопчика, отрытого за высоким корневищем ольхового куста.

— Русские! — опять донеслось с вражеской стороны.

И Михаил тут же понял, что за предмет блестит на опушке, — громкоговоритель.

— Мы не хотим вашей смерти, — чисто по-русски выкрикивал какой-то наймит. — Вы мужественные люди, а немецкое командование умеет ценить отважных солдат. Переходите к нам. Вы получите работу. А снайпер, который попал в глаз бегущей собаке, будет у нас наравне с героем рейха.

— Русские солдаты! Сдавайтесь, и мы даруем вам свободу и жизнь. Мы не торопим вас. Но не изнуряйте себя понапрасну. Мы сами поможем вам выбраться с острова. У нас готов завтрак. Есть коньяк. Переходите.

— Совсем неплохо, — заметил Ермачок, подмигнув Михаилу из соседнего окопа, где он с Сашей сидел за пулеметом.

— Рус… — опять начал было громкоговоритель и умолк.

Над островом прогремел винтовочный выстрел. Это выстрелил Михаил. Блестящий громкоговоритель исчез.

И тем не менее вскоре с опушки леса послышался голос, уже без громкоговорителя:

— Снайпер у вас замечательный! Но все равно вам придется сдаться! На что вы надеетесь?!

— На солнышко! — ответил Михаил громко, зная, что все равно его окоп уже засекли по выстрелу. — Пригреет, и болото высохнет.

Пулеметчики одобрительно засмеялись. Да и на той стороне через некоторое время зашумели — видно, немцам перевели ответ партизана.

— Снайпер! — опять закричали без рупора. — Зря себя губишь. Подумай. Даем тебе два часа.

— До ночи они смешают нас с грязью, — уверенно сказал Ермачок. — Нужно им из-за нас торчать здесь.

— Нужно! — утвердительно качнул головой Михаил. — Очень даже нужно. Ведь диверсии на дорогах стали обычным явлением. А кто их совершает, немцы толком и не знают. То ли десантники, то ли партизаны то ли местные жители.

— Прав командир, — согласился Саша. — Они хотели бы взять нас живьем и в клетке провезти измученных да изуродованных на устрашение другим.

Ровно в двенадцать немцы исполнили свое обещание, открыли такой густой пулеметный огонь, что пули неслись над островом сплошной горячей метелью, срезая и кроша верхушки лозняка. Густой куст ольхи за которым был окопчик Михаила, пулями срезало, словно осоку на кочке. Немцы мстили снайперу за громкоговоритель.

Стрельба прекратилась так же дружно, как и началась. До полудня стояла тишина. Наконец когда солнце перевалило далеко за полдень и ветер понес к осажденному острову запах варева, которое немцы готовили себе на ужин, опять раздался голос в громкоговорителе, установленном где-то не на виду: