Искры моей души - [27]

— Бабушка… — всхлипнула, неожиданно почувствовав ком в горле, и прижалась к сухой щеке, зажмурившись.

— Ну-ну, моя хорошая, — мягким, глубоким голосом отозвалась ба и погладила по спине. — Все, Шелли, ты дома, девочка, добро пожаловать.

От детского прозвища, которым она всегда звала меня, глаза защипало, эмоции, запертые все эти недели, просились на выход. И я все-таки расплакалась, уткнувшись в бабушкино плечо, цепляясь за нее, как за единственный якорь, оставшийся у меня. А она утешительно поглаживала, бормоча что-то ласковое и легонько покачивая, терпеливо ожидая, когда слезы закончатся. Последний раз судорожно всхлипнув, я наконец подняла голову и смущенно улыбнулась.

— Прости, бабуля, — проговорила немного гнусаво и шмыгнула носом.

— Ничего, Шелли, тебе надо было, — она ободряюще улыбнулась в ответ и, обняв меня и легко подхватив мой саквояж, направилась к дому. — Джейн, — зычно крикнула бабушка. — Накрывай на стол, моя внучка приехала. Комнату тебе уже приготовили, — а это мне. — Переоденешься, освежишься, и за стол…

— Мне не во что особо переодеваться, — грустно отозвалась я, поднимаясь по ступенькам крыльца дома, где я всегда ощущала уют и тепло. — Мое единственное платье на мне, бабушка.

Она окинула меня прищуренным взглядом ясных голубых глаз и кивнула.

— Хорошо, завтра поедешь со мной, я все равно на рынок в деревню собиралась, там и в лавку портного зайдем. А сегодня отдыхай, — решительно заявила бабуля, и я не посмела спорить и говорить, что и денег нет.

Бабушка, несмотря на возраст, выглядела пышущей здоровьем, морщины почти не тронули лицо, а на щеках цвел румянец, больше приличествующий молодой девушке. Только в темно-медных, как у моей мамы, волосах кое-где запутались серебристые нити. Морин Линч была дамой хоть куда, и на нее заглядывались окрестные зажиточные деревенские. Но бабушка лишь отмахивалась от ухаживаний, однако исправно принимала букетики цветов и мелкие подарки, появлявшиеся на крыльце с завидной регулярностью.

Мы зашли в дом, где вкусно пахло сухими травами и деревом, и меня тут же окружили бабушкины слуги: кухарка Джейн, дородная, пухлая розовощекая дама, сама похожая на булочку, сухопарая Эмма, экономка, и горничная Абигайль, по-домашнему просто Эбби, смешливая молодая девушка, служившая у бабушки последние лет пять, вместо старой горничной, с почетом отправленной на покой. Абигайль была ее племянницей. Меня слегка оглушили приветствия, охи и ахи прислуги, их заботливое кудахтанье, ничуть не раздражавшее. Со мной так давно не обращались, как полагается, что я снова едва не расплакалась. Эмма тут же поручила Абигайль проводить меня в мою спальню и помочь разобрать немногочисленные пожитки, и эта привычная суета помогла отвлечься от мрачных мыслей.

Я освежилась в ванной, облачилась в одно из платьев Абигайль — она даже слушать не захотела, чтобы я надела обратно пропыленный дорожный наряд, а мы с ней были одного роста и схожей комплекции. Ну а я вовсе не аристократка, чтобы воротить нос от предложенной помощи, и с готовностью переоделась в свежее, от души поблагодарив горничную. Тем более, платье из тонкого льна с вышивкой выглядело очень даже мило. Потом был ланч с бабулей — по молчаливому согласию мы не касались всего случившегося со мной за последние месяцы в Дублине, — после я удалилась к себе и проспала несколько часов, восстанавливая силы и душевное равновесие. Ну а уже ближе к вечеру, перед обедом, бабуля предложила проехаться верхом по холмам, и я не стала отказываться.

Мы неторопливо ехали по узкой тропинке мимо пастбища, и я впервые за последнее время чувствовала, как распрямляются плечи, и дыхание становится глубоким и свободным. Свежий, чистый воздух, безоблачное небо, вересковые холмы — знакомый с детства пейзаж, приносивший спокойствие моей душе.

— Мне жаль, что я не успела к похоронам, — вздохнула бабуля. — Твой отец был хорошим человеком, Шелли. Я была на ярмарке в соседнем графстве, и вести дошли до меня с опозданием.

— Ничего, я понимаю, — мои губы тронула грустная улыбка.

— Говорила я Эвану, ты должна родиться здесь, тогда и мать твоя жива бы осталась, — на лице бабушки мелькнула досада. — Но он был редкостным упрямцем. Ладно, что уж теперь, — она махнула рукой. — Ты вернулась, и это главное, Шелли. Теперь все наладится, — уверенно заявила ба, и я не нашлась, что возразить.

По крайней мере, нуждаться я точно не буду. Наша ферма приносила пусть не очень большой, но приличный доход, которого хватало и на содержание дома, и на прислугу. Мы проехали мимо холмов на равнину, с которой открывался красивый вид уходящих вдаль зеленых волн, и я с восхищением вздохнула, прогоняя туман грусти. Взгляд скользнул по видневшемуся в отдалении поместью, соседствовавшему с нашими землями.

— Недавно молодой хозяин объявился, — обронила ба, заметив, куда я смотрю. — Приезжал знакомиться.

— Да? И кто он? — во мне проснулось слабое любопытство.

— Граф Кавендиш, поговаривают, вернулся из Лондона. Вежливый, лощеный, — бабуля фыркнула. — Мне такие не нравятся, слишком уж вкрадчивые манеры у него. Расспрашивал, как мы тут живем. А мы люди простые, чего нам эти аристократы, — она воинственно вздернула подбородок и осторожно покосилась на меня.