Искры гнева - [33]
— А теперь подбрось-ка ещё хворосту и пошли отсюда, — тихо сказал Головатый.
Осторожно, крадучись, они пробрались на другую сторону леска. Осмотрелись. Поблизости, сколько видел глаз, — никого. Преследователи, наверное, ушли туда, где пылал огонь. Вскоре там действительно послышались голоса, ржание лошадей.
Гордей и Савка поползли в направлении ближайшего овражка. Когда добрались до него, встали и пошли во весь рост. Они спешили на восток, навстречу розовой кайме, что начала уже бледнеть. Вскоре из-за тучки выкатилась большая красноватая луна и стала спокойным, серебристым светом освещать беглецам дорогу.
Восход солнца Гордей и Савка встретили на берегу неизвестной маленькой речки, среди зарослей осоки и лозняка. Быстрая, без передышки ходьба, тревожная бессонная ночь давали себя знать — им хотелось скорее упасть на землю и заснуть крепким сном. Выбрав место — островок, со всех сторон окружённый водой и густым, высоким камышом, они остановились. Савка присел на кучу сухого хвороста и сразу же заснул.
Головатый караулил. Чтобы хоть немного отогнать одолевавшую дремоту, он черпал рукой из речушки воду и плескал её в лицо, на голову.
"Занесло, как в метель, когда идёшь наугад, не зная толком куда, — думал Гордей, прохаживаясь прогалиной вокруг Савки. — Ты хотел туда, а тебя вынесло в другую сторону. А нужно же найти тропинку!.. Зачем нам поворачивать на Сечь? — спросил он сам себя. — Догонять Свиридов обоз? А пошёл ли он туда? Может, отдадут тот земляной уголь есаулу Барабашу… А если не ему, то какому-нибудь другому дуке-серебренику. Может быть. А ты "мудрый", недосыпал, недоедал, подставлял себя под пули, ятаганы и тешил себя надеждой: "Для блага низового рыцарства". А он, этот уголь, в хайло какому-то толстопузому собачьему сыну, Тьфу! Да что это ты раскис, шипишь, как сало на раскалённой сковородке, — сетовал Гордей, недовольный самим собой. — Да, да, шипишь!.. Но если трезво подумать, — правда… Так как среди старшин дай бог сколько торбохватов и мародёров. Да ещё каких!.."
Немного успокоившись, Гордей начал перебирать в памяти свои взаимоотношения со старшинами — куренными, есаулами, писарями. И только сейчас понял то, чего не замечал, не понимал раньше. Ведь что же получается? Во время похода и когда готовятся к нему, старшина и казак-бедняк будто равны между собой. Они словно товарищи. Но после похода, когда возвращаются снова на свои обжитые места, на свои займища, старшина опять становится старшиною. А ты как был бедняком, так им и остался. И снова гнёшь свою спину на того, же пана…
"Так было на Самаре у Барабаша, так было и на Днепре у Безбородька, — начал опять негодовать Гордей. — Да и "казацкий хлеб", добытый в боях в Крыму или в имении какого-нибудь пана-ляха, тоже оседает в амбарах, горницах или в подвалах тех же старшин. И разве только "казацкий хлеб"? А земля, вода, сенокосные угодья на Днепре, Самаре, Волчьей? Считается, что они принадлежат сечевому товариществу. Но, разве не старшины на самом деле владеют всеми этими богатствами?.."
— Вот как!.. — зло проговорил вслух Гордей. Он снял с себя одежду и осторожно, боясь разбудить Савку, окунулся в воду. Когда оделся, снова зашагал прогалиной. Направление его мыслей не изменилось. Но размышлял он теперь уже более спокойно. "А не махнуть ли с ватагой надёжных побратимов теми займищами! — улыбнулся вдруг пришедшей мысли. — Вот было бы дело! Погоняли бы богатеев-серебреников…"
В это время почти над самой его головой послышался какой-то шелест, и что-то тяжёлое, одно за другим, начало падать в воду. Головатый раздвинул кусты: на небольшом плёсе играл, красуясь, целый выводок уток. Глядя на них, Гордей вдруг особенно почувствовал, что он голоден. Ему сразу же представился пылающий костёр, а над ним на заструганной палочке — утка. Гордею показалось, что даже запахло жареным. Он поднял ружьё, прицелился. "Но вблизи могут быть нежелательные люди, да и Савку выстрелом разбужу…" — ствол ружья медленно опустился.
Дав Савке возможность как следует отдохнуть, Гордей разбудил его.
— Теперь ты покарауль, а я посплю, — сказал он и прилёг на Савкино место.
Но спал Головатый не долго. Лучше, как говорят, недоспать, чем не дойти до цели.
С островка они выбрались, когда солнце уже покинуло горизонт. О возвращении на запад или на юг им нечего было и думать. Дорога оставалась только на север или на восток. Надо было решить: куда же именно им следует двинуться!
Вышли на гору. Оттуда видно было далеко вокруг — бугры, продолговатые перевалы: седые, рыжеватые, местами зеленоватые. В низине, над камышами, зарослями лозняка, стелились лёгкие, прозрачные пряди тумана. Безветренно. Чистое небо. Судя по всему, день будет тёплый, погожий.
Они стояли и молча всматривались в даль.
— Пойдём, а голодному дорога — мука, — проговорил наконец Савка.
— Правильно, — согласился Гордей, — если ноги не понесут, на животе далеко не уползёшь. Давай-ка что-нибудь придумаем…
— В речке есть рыба, — сказал Савка и даже показал руками, какую он видел рыбину.
— Там есть кое-что и кроме рыбы, если только не улетели, — добавил Головатый. — Иди займись этим делом. Я останусь здесь и покараулю.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.