Искры гнева - [30]
Гордей собрал чумаков.
— Что будем с ними делать? — показал он на Кислиевы мажары с углём.
— Если по-честному, то уголь наш.
— Наши руки рубили…
— Мы его везли…
— Охраняли… — послышались голоса.
— На нём наша кровь…
— И наших друзей, — добавил Головатый.
— Да, и наших друзей, — повторили чумаки за Гордеем и сурово сдвинули брови. Они снова представили себе мчащихся с диким воем ордынцев… тела мёртвых побратимов… могилу в степи у дороги…
Чумаки сняли шапки, склонили головы.
— Пусть берёт его кто хочет, только не Саливон.
— Ему ни мерки!
— Ни полмерки!
— Ни горсти!
— Ни уголька!
— Отдадим своим людям!
— У кого мало топлива…
— В кузню нужно дать.
— В кузню для всего общества, — заговорили, перебивая друг друга, каменчане.
— Так и сделаем! — сказал решительно Головатый и дал команду трогаться.
Мажары разъехались по селу. Чумаки подкатывали к дворам, вызывали хозяев и спрашивали, не нужно ли им топлива. Никто от угля не отказывался. Одни брали четверть, другие — больше. Слух о том, что раздают горючий камень, быстро разнёсся по всей Каменке. День был воскресный, каменчане находились дома: они выходили на улицу и охотно помогали чумакам разгружать уголь с возов.
К двору Кислия мажары ехали уже пустыми.
На свою усадьбу Савка въезжал с двумя своими и двумя возами Данилы. Откинув налыгач, кнут и шапку, он упал на колени посредине двора, поклонился до земли. Ему казалось, что рядом с ним, тоже на коленях, склонила голову и Оксана. И они вдвоём ждут благословения…
Вышедшая из хаты старая Васелина хотела броситься к сыну, но так не было принято, и она подходила к нему спокойно, неторопливо.
Поднявшись, Савка кинулся в объятия плачущей от радости матери и начал целовать ей руки, лицо. Васелина поздравила сына со счастливым возвращением и только потом посмотрела, что он привёз домой.
— А это, мама, — сказал, смущаясь, Савка, — дядько Данило, — он хотел сказать "отец", но не осмелился. — Это тот, у которого мы гостили и ковали в кузне тогда, весною, я тебе уже рассказывал…
После этих слов Савка окончательно смутился и, краснея, отвернулся.
— Да мы с тобой, Васелино, — выручая парня, вмешался кузнец, — вместе же бегали на улицу, на первые гулянья. Помнишь?.. — И он учтиво поклонился.
— Как же не помнить? Помню… — радостно проговорила Васелина. — Мы же тогда соседями были.
— Так, может быть, и сейчас будем соседями. Да ещё более близкими, роднее… — лукаво подмигнув, сказал Данило.
— С добрыми людьми, как говорится, худо не бывает, — ответила Веселина. — Ой! Да что ж это мы топчемся здесь, среди двора? Заходите в хату, мои милые, заходите. Приведите себя в порядок с дороги, а я тем временем приготовлю на стол.
Мужчины подкатили в тень к сараю возы, выпрягли волов, пустили пастись на луг лошадей, разгрузили уголь, перенесли в кладовую оружие.
Переодевшись в чистую одежду, Данило и Савка вошли в хату. На пороге, как полагается, их встретила радостно хозяйка Васелина. Она открыла настежь двери и пригласила в небольшую, в два окна, светлицу.
Дубовый, покрытый белой скатертью стол был уже заставлен бутылями с вином, наливками, настоянной на разнотравье водкой, мисками с холодцом, жареными пампушками с чесноком, пирожками с ягодами и капустой, в мисках, на широких тарелках красовались янтарно-красные баклажаны, огурцы, свежие и солёные, будто покрытые изморозью кисти винограда, яблоки, груши и сливы; глиняную солонку окружали золотисто лоснящиеся отборные луковицы, сизые головки и зубки чеснока и всякое огородное зелье; отдельно на деревянном подносе лежали крутобокие зеленокорые и рябокорые арбузы, жёлтые набухшие — треснувшие дыни.
— Здравствуй, матушка! — весело прокричал с порога Гордей Головатый. — Угощаешь?
— Просим, просим дорогого гостя, — откликнулась Васелина и поставила на стол ещё одну миску и ложку.
Переступив порог, Гордей поклонился, поцеловал хозяйку, сел за стол и, приняв от Васелины полную чарку, с укором глянул на молодого хозяина:
— Что ж ты, Савка, такой неосмотрительный. Во двор заехал, а ворота — настежь. Заходи кто хочешь, хоть волк, хоть Саливон.
— А и правда! — охнула Васелина. — Волка, правда, не так страшно, как Саливона. Ведь Кислий лютее зверя. Пойди, сынок, закрой.
— Да я уже похозяйничал, взял на замок и накинул клямку, — сказал Гордей.
За столом завязался непринуждённый разговор. Васелина поделилась с гостями сельскими новостями.
— Когда каменчанский обоз отъехал, — начала она рассказывать, — Кислий ещё долго лютовал, обвиняя Гордея в том, что из-за него обоз его не пошёл на Дон, и угрожал по-своему отблагодарить Гордея. А ещё намекал, что он таки обманул понизовца, что, мол, уголь всё равно достанется ему…
— Обманул, да не совсем, — вставил Головатый. — Вместо угля дулю получил…
— В селе Саливон строит большую кузню, — продолжала Васелина, — а греть её, говорят, будут тем чёрным камнем.
— Нагреет… Нагреет, только ниже спины, — не утерпел снова Гордей.
— А я вам скажу, он таки прыткий, тот Саливон. Богатеет всякими способами: опутывает людей деньгами, спаивает водкой…
— Да будь он неладен, тот Кислий! — выкрикнул Гордей. — Хватит о нём! Давайте, матушка, лучше ещё по чарке.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.