Искры гнева - [17]
— Вечная слава ему в веках! — добавил Цеповяз.
— Похоронен он недалеко от Чертомлыка, в Канулевке. А святое рыцарское дело — среди людей! Так что не годится нам с тобою, Мартын, — повысил голос Головатый, — не годится сидеть на огороде около буряков!.. — Он на какое-то время замолчал, о чём-то раздумывая, и уже тише продолжил: — Пусть будет тебе известно: кроме тех возов, о которых говорил Семён, десятка четыре, а может быть, и больше, в одном обозе под видом чумацких пойдут возы и из Запорожья. Будет конная охрана… Какой именно товар они повезут, я не скажу, так как сам не знаю. А с Дона, есть такая думка, забрать всякое необходимое казаку снаряжение. Наши братья донцы, как известно, имеют от Москвы хорошие гаковницы и всё другое, нужное в походе… А ещё, атаман, возьмём с собою того чёрного камня. Скажу тебе: этот камень, может быть, самое важное. На Запорожье очень им заинтересовались. Вот так!
Головатый замолчал и стал ждать, что ответит ему Мартын. Но тот — ни слова. Гордею хотелось знать, какое впечатление произвело на Цеповяза известие о снаряжении такого необычного чумацкого обоза. Он доверил старику почти всё, надеясь, что Цеповяз всё же станет командовать обозом. Не сказал он Мартыну лишь о том, что под видом чумаков с ними будет несколько человек, которые поедут на Дон на переговоры. А о чём именно — и ему неизвестно, можно только догадываться. На Сечи готовятся к походу, сзывают на Луг добровольцев, и доверенные-гонцы поедут держать совет. Ибо так уж издавна ведётся: когда затевается какая-то буря, а тем паче когда должны двинуться на извечного врага — крымских ордынцев, то запорожцы и донцы всегда договариваются о совместных действиях. Так было и недавно, когда брали у турок Азов.
— А когда ж отправляться? Или Кислиев обоз пойдёт раньше? — спросил наконец Цеповяз. И Гордею стало ясно, что Мартын не безразличен к тому, что он ему сообщил.
— Мажары из Запорожья уже в дороге, направляются сюда. А Кислию дорогу нужно преградить… Преградить! — повторил решительно Гордей.
— Преградить? — удивился старик. — Но там же возы уже упакованы, волы подобраны и обозы отправляются завтра или послезавтра. Ты, Гордейка, видно, ничего не знаешь, поэтому и говоришь на ветер.
— Нет, не на ветер! — сказал уверенно Головатый.
— Заходил недавно Тымыш, — продолжал Мартын, — хвалился, что везут они полотна, поташ… Говорил, что якобы такой товар сейчас в хорошей цене на Дону. А когда будут возвращаться, с Дикого поля вывезут тот горючий камень. Слышал я, что Саливон очень уговаривал Савку Забару, чтоб тот ехал с обозом и показал, где именно лежит этот камень.
«Сообразил, чёртов мироед, на чём можно погреть руки!..» — подумал с возмущением Гдрдей.
— Нет, этот земляной уголь возьмём мы! — сказал он решительно. — Об этом я сам побеспокоюсь!.. А ты, батько Мартын, — понизил Гордей голос, — наверное, понимаешь, что весь наш сегодняшний разговор, как говорят, «только между нами, панами». Тебе доверяет наша беднота, и товарищи с Луга тебя знают: не раз был полезным низовому товариществу…
— Последнее поручение на Дону не выполнил, — вздохнул Мартын. — Как-то так получилось, что оруженосца есаула из Черкасского так и не удалось мне найти.
— Зато я с ним встречался, — сказал Гордей.
— Ты?! Встречался?! — удивлённо воскликнул Цеповяз. — Вот это дело! Так вот какой был у меня чумак?!.. — " И он с такой силой ударил Гордея по плечу, что тот едва удержался на ногах.
Золотоперый "будило", который уже было умостился на груше, вдруг слетел на землю и закричал во всё своё петушиное горло.
— "Будило", наверное, спрашивает: возьмём ли мы его на передний воз? — усмехаясь, заметил Головатый.
— Возьмём, — поняв намёк, ответил Цеповяз и первым пошёл навстречу Гордею с раскрытыми руками для объятья.
На улице показался Семён. Он был уже, как видно, подвыпивши, ноги его не совсем слушались, но в правой, вытянутой руке он крепко держал небольшой глиняный поставец, а в левой — огромного чебака. Он шёл слегка покачиваясь и о чём-то непринуждённо-весело разговаривал сам с собою.
— Ты уж, батько, здесь сам принимай гостя, — сказал Головатый, освобождаясь из объятий Цеповяза, — а мне нужно идти.
— Вот это уж нет, — запротестовал Мартын, — заказал — пей, пей хотя бы чарку.
— В другой раз не откажусь даже от кварты. А сейчас и маленькая чарка может стать помехой. Мне сегодня нужно иметь ясную голову, — проговорил Гордей и, попрощавшись, исчез на огороде, в густом вишняке.
Выйдя на улицу, Головатый направился не домой, хотя хата его была недалеко от двора Цеповяза, а в переулок, к усадьбе Забары. Там его уже ждали нарочные с Низу — Максим Чопило и Михаил Гулин.
Казака Гулого Головатый не знал. Но когда знакомился с ним, ему показалось, что он его уже будто где-то видел, где-то вроде уже слышал его шепелявый говор. Но где, когда — он не мог вспомнить. Да и некогда было ему над этим раздумывать.
Настроение у Гордея было приподнятое. Его радовало, что Цеповяз дал согласие быть атаманом. Что и говорить, без него было бы трудно в дороге. Мартын — опытный вожак и знает, где и как проехать, где лучше остановиться. Да и на торге не прозевает. На Дону у него много своих людей, которые, когда нужно, посоветуют и помогут. Радовало Гордея и то, что сегодня наконец будет решён и ещё один вопрос: как задержать, а то и вовсе не пустить в Дикое поле Кислиев обоз.
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.