Искры гнева - [141]

"Да разве только с воздухом не ладится?" — подумал сердито он.

Свет лампы падал на исковырянный пикою пласт, Серебристый отблеск играл на осколках угля и затухал в чёрных выбоинах. "Разве это работа?" — закипал в бессильной злости Глушко. Уже второй месяц он приходит сюда, в этот уступ, орудует отбойным и в последние дин слышит одно и то же: "Не дотянул до нормы". Выходит: ни работы, ни заработка.

"Ну что ж, шахтёр из меня не получился", — пришёл к выводу Глушко. И, будто не себя, а кого-то другого убеждая, произнёс:

— Не вышло!.. Негоден я для такого дела, Ладно, работа найдётся и дома, в колхозе, а нет — то можно пойти в МТС, тоже близко от дома…

В тот же миг Григорий мысленно перенёсся в село к своим родным: мать, сестра, привычная домашняя обстановка… Всё предстало перед его глазами до мелочей и взбудоражило, разволновало; он уже видел себя на улице, в любимых местах, среди знакомых, друзей, здесь и она, та, которая, как говорится, "приворожила сердце".

— Валя, Валюська… — прошептал, улыбаясь, размечтавшийся Григорий.

Он увидел её такой, какою она была в тот день, когда он выезжал из села: провожала его в платье с узорами, русые волосы, причёсанные на ровный пробор, едва прикрывала васильковая косынка. Густые чёрные брови выразительно оттеняли слегка загорелое нежное лицо. Но больше всего поражают её глаза: широко открытые, спокойные и, кажется, доверчивые. Иногда внезапно глаза её меняются; вот они уже, едва прищуренные, темнеют, появляются золотистые точечки. Когда же Валя смеётся, кажется, и правда из её глаз сыплются золотые искорки.

Вдруг образ Вали отдалился и исчез. Григорий нахмурился. Он вспомнил, что и на другое его письмо Валя почему-то не отвечает. Что же там произошло?.. В своём последнем письме к сестре Ольге он, будто между прочим, спрашивал, работает ли в огородной бригаде Валя Стоколос или, может, куда-то уехала? Но сестра тоже почему-то тянет с ответом. Почему?..

— Что, загораешь? — послышалось насмешливое.

Григорий оглянулся. В нескольких шагах из-за наваленных деревянных стояков выглядывал забойщик с верхнего уступа. Он что-то говорил, но очень тихо. Глушко обратил внимание только на его улыбку. Запорошенное угольной пылью скуластое лицо то удлинялось, то расширялось — ослепительно мелькали два ряда ровных зубов. Но вот он показал рукою в направлении штрека, потом вверх, пригнулся и исчез. Григорий отодвинулся от полки, спиною почувствовав твёрдые выступы пласта; сдвинутые ногой угольные осколки, будто внезапно вылитая вода, зашуршали вниз, и снова стало тихо. Григорий понял, что он остался один. Чёрная пустота, казалось, висела не только под сводами, между стояками, а была и у него внутри. Тоскливо, и только одна приятная его сердцу мысль сверлит и одолевает: "Выбраться!.. Выбраться скорее отсюда!.."

Сначала он решил пересидеть в уступе до конца смены и вместе со всей бригадой выехать на поверхность, а затем уже осуществлять задуманное. Но, поразмыслив, сообразил: если он будет подниматься с товарищами, то тогда, наверное, ему не удастся незаметно выйти из общежития. Ведь как же это при всех с чемоданом? В комнате, кроме него, живут Микола Гутяк и Петро Сынявка. Оба земляки, с Кировоградчины, прибыли сюда из одного района. Да, если подниматься со всеми, то выбраться тайком, без свидетелей, будет невозможно. Нужно действовать.

Не теряя времени, он подхватил сумку с запасными пиками, баклагу для воды и начал выбираться из уступа. Но вдруг встретил своего сменщика. Нужно сказать ему, что в уступе всё в порядке; перекинуться несколькими словами, как работалось. Глушко хотел избежать разговоров, но шахтёр упрямо требовал показать ему, в каком порядке рабочее место, Пришлось поворачивать обратно.

Товарищей из своей бригады он догнал уже по дорого к стволу. В группе шахтёров заметил Гутяка и Сынявку. Один нёс топор, другой — отбойный молоток. Решили, наверное, сдать на ремонт в шахтную мастерскую.

— Грыцко, прибавь шаг!

— Пришпорь своих "коней"!

— Сколько выгнал их сегодня из уступа? — весело шутили друзья.

Гутяк хвастался, что у него набралось сегодня четыре "коня" и даже начал рубить пятый, но пришла смена. Разговор пошёл о работе в бригаде. Говорили о беспорядках, о том, что в отбойные недостаточно подают воздуха, что под конец смены не хватает крепёжного леса. Сынявка предлагал, как только выедут на-гора, сразу же всем вместе пойти к начальнику участка или к главному инженеру шахты и требовать, чтобы в лаве навели порядок.

— Пойдём обязательно, — поддержал Гутяк. — Позавчера нашему участку несвоевременно подали порожняк, так мы добрались до самого секретаря партийной организации. И теперь, как видите, с вагонетками порядок, уголь подбирают, только давай его.

— Сейчас, если будет нужно, тоже пойдём в партком, — сказал Сынявка.

— И ты с нами, Грыцко!

— Не отставай: будь уверен, добьёмся своего…

Глушко не ответил. Его уже здесь ничто не интересовало. Через каких-нибудь полчаса, в крайнем случае через час, шахта и всё, что здесь происходило, знакомые и товарищи, — всё будет только в воспоминании. Он ругал себя, что зря потерял время, задержался в уступе, надо было раньше бросить всё и выбраться отсюда.