Искры гнева - [11]
Из переулка ему навстречу выбежали несколько ребятишек, послышалось радостное, звонкоголосое:
— Здоровеньки булы, дедушка!
— Добрый день вам!
— Добрый день! — ответил Цеповяз, хотя на дворе уже вечерело.
Дети окружили старика, начали тянуть к нему руки, цепляться за полы бурки. И Мартын, казалось, забыл о своих злоключениях, о горьком надругательстве над ним.
— Чумачки вы мои любимые, чумачки, — говорил растроганный Цеповяз. У него постепенно оттаивало сердце.
А впереди старика ждала ещё одна неожиданность.
Подходя к своему двору, он ещё издали с удивлением заметил, что двор его прибран, подметён, засажен цветами, изба, как видно, недавно побелена. Навстречу Мартыну вышли гурьбою мальчики и девочки. У одних в руках были тарелки с пирожками, варениками, у других — завёрнутые в лопуховые или буряковые листья комочки масла, кусочки сала или колбасы.
Перебивая друг друга, дети застенчиво, тихо, но сердечно, искренне защебетали:
— Это вам…
— Вам, дедушка Мартын…
— Мама прислала…
— Берите. Вкусно…
А во дворе под окном родной избы приветливо усмехались лопухастые, узловатые ярко-красные мальвы…
После захода солнца в корчму заглянул Гордей Головатый — побритый, переодетый в чистое. Он выглядел помолодевшим, бодрым. Гордея радостно приветствовали и подвыпившие и трезвые:
— Здоров, казаче-чумаче!
— Давай до гурту!
— Как чумаковалось?..
— Наверное, озолотился?..
— Ставь-ка оковитой.
— За возвращение!..
— Поставлю, а чего ж… — заявил с готовностью Гордей. — Эй, шинкарка! Добрую чарку!
— Ну, будем!
— Твоё здоровье!
— За встречу!
— По полной!.. — раздавалось в корчме весело, задиристо, громко.
Круг друзей около стола, за которым сидел Гордей, всё ширился. Нарастал и весёлый гомон. И никто из присутствующих не обратил внимания, что, угощая, Гордей сам не пьёт, а только пригубливает и всё время поглядывает то на окно, то на широко открытые двери и внимательно присматривается к каждому, кто входит в помещение.
Ожидание Гордея было не напрасным. Когда на дворе уже совсем стемнело, на пороге корчмы показался высокого роста человек, в чумарке[5], шапке, вооружённый пистолетами и саблей: он быстро (углядел всех сидевших и столпившихся у столов, встретился взглядом с Головатым, незаметно кивнул ему и исчез.
Через некоторое время Гордей поднялся, разлил остатки водки в чарки и пошёл к выходу.
Встретились Головатый и Чопило неподалёку от гомонливой корчмы, посредине улицы.
— Гордей?
— Максим? — перекликнулись они вместо приветствия, затем крепко обнялись и поцеловались.
— Весь вечер выглядывал тебя, Максим! Даже надоело, чёрт бы его побрал! — стал укорять Гордей товарища с деланным возмущением, толкая его в бок.
— Весь вечер!.. — улыбаясь, воскликнул Чопило. — Да ещё потягивая чарку за чаркой, вот это беда!.. А вот один дурень уже в третий раз, как неприкаянный, наведывается в это село и в корчму на условленное место, а его мосьпана[6] будто черти ухватили… Понизовцы хотят знать, — проговорил уже серьёзно Максим, — выполнил ли ты их поручение и что из этого вышло.
— Да, кажется, всё так, как должно быть, — ответил Гордей. — Два раза имел разговор с доверенными людьми донского атамана. Пукалки, то есть гаковницы, сабельки и всякое такое прочее, что просит понизовское товарищество, братья донцы обещают. И просят соответственно препроводить им на Дон смолы, поташу и всякого хозяйственного железа.
— А как там у них? — тихо спросил Максим. — Мирно или пахнет смаленым?..
— Говорят, с Московии нагрянул с большим отрядом князь Долгоруков, — ответил Головатый. — Рыскает, вынюхивает, ловит беглецов — боярских холопов — и смертит. Не жалеет даже детей и стариков.
— Значит, будет буря! — твёрдо сказал Максим.
— Да, не потерпят, — согласился Гордей. — Не то что голытьба, а даже и домовитые казаки ропщут. Дон бурлит… А как на Запорожье и в других?.. — он хотел было сказать «местах», но лишь слегка кивнул головой.
— Ну, брат, спросил ты меня о таком, что не знаю, как и ответить, с чего начинать, — признался Максим Чопило.
Вопрос действительно был очень сложный, так как в эти дни тяжёлые и печальные события происходили на Украине. Разговор можно было начать и о тяжёлой доле на Правобережье, где гетман Дорошенко запродал людей в рабское ярмо, и разыгрался там панский произвол — гуляет плеть по спинам, заковывают в кандалы, пытают, сажают на колья. Да не лучше жизнь и на Левобережье, на гетманщине. Здесь Мазепа и его приспешники-старшины заарканили неимущих — ввели панщину. Произвол, разбой.
— Говорят, будто в Сечь прибывает много людей? — спросил Гордей.
— Много… — проговорил задумчиво Чопило. — Да, большое началось разорение. Вот люди и ищут спасения, зашиты. Одни бегут на Сечь. Другие хотят вписаться в реестровые казаки. А старшина выписывает их «берёзовым пером». Вот так…
— Вот так! — повторил с возмущением Головатый. — Значит, дело, за которое боролись при Хмеле, Степане Разине, за которое стояли при Иване Сирке, пошло прахом!..
— Будем надеяться, друже, на лучшее, — ответил успокаивающе Максим. — Когда небо нахмурилось — жди грозы…
— Скорей бы!.. — Головатый сжал и поднял над головою кулак. — Там у людей хмарится… А мы здесь сеем, косим, чумакуем, — словно жаловался на свою судьбу Гордей. — Бот привезли соли, рыбы… Чебак, скажу тебе, как из серебра вылитый, азовский. А ещё, если уж хвалиться, есть хорошая новость: в степи около Северского Донца, мы нашли чёрный горючий камень. Горит, как смола. На селе сейчас только и разговоров что про этот камень. Может быть, и понизовцы им заинтересуются?
Алексей Николаевич Леонтьев родился в 1927 году в Москве. В годы войны работал в совхозе, учился в авиационном техникуме, затем в авиационном институте. В 1947 году поступил на сценарный факультет ВГИК'а. По окончании института работает сценаристом в кино, на радио и телевидении. По сценариям А. Леонтьева поставлены художественные фильмы «Бессмертная песня» (1958 г.), «Дорога уходит вдаль» (1960 г.) и «713-й просит посадку» (1962 г.). В основе повести «Белая земля» лежат подлинные события, произошедшие в Арктике во время второй мировой войны. Художник Н.
Эта повесть результат литературной обработки дневников бывших военнопленных А. А. Нуринова и Ульяновского переживших «Ад и Израиль» польских лагерей для военнопленных времен гражданской войны.
Владимир Борисович Карпов (1912–1977) — известный белорусский писатель. Его романы «Немиги кровавые берега», «За годом год», «Весенние ливни», «Сотая молодость» хорошо известны советским читателям, неоднократно издавались на родном языке, на русском и других языках народов СССР, а также в странах народной демократии. Главные темы писателя — борьба белорусских подпольщиков и партизан с гитлеровскими захватчиками и восстановление почти полностью разрушенного фашистами Минска. Белорусским подпольщикам и партизанам посвящена и последняя книга писателя «Признание в ненависти и любви». Рассказывая о судьбах партизан и подпольщиков, вместе с которыми он сражался в годы Великой Отечественной войны, автор показывает их беспримерные подвиги в борьбе за свободу и счастье народа, показывает, как мужали, духовно крепли они в годы тяжелых испытаний.
Рассказ о молодых бойцах, не участвовавших в сражениях, второй рассказ о молодом немце, находившимся в плену, третий рассказ о жителях деревни, помогавших провизией солдатам.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.