Искривление - [7]

.

— Что?! — воскликнул Уортинг, ошеломленно поворачиваясь от одного к другому.

Ученые двадцать шестого столетия кивнули.

— Именно так! — сказал Кант. — При скорости, приближающейся к скорости света, тело обладает бесконечной массой, два измерения бесконечно расширены, длина сокращается почти к бесконечности, а время существует под прямым углом к трем другим измерениям.

— Но почему две звезды не ударились? — не унимался Уортинг.

— Вы можете использовать формулу молекулярного давления при столкновениях, если хотите определить давление между звездами, — предложил Кант, — однако это ничего не даст, если вы не можете знать скорость или массу другой звезды. Но к чему беспокоиться? Мы вращаемся в пространстве на ста шестидесяти девяти тысячах миль в секунду, и я, из двадцать шестого столетия, могу говорить с вами, из двадцатого. Не нужно никаких доказательств.

Уортинг ошеломленно уставился на Канта и напугал его, в обмороке свалившись со стула.

— Поверьте, — спокойно сказал Лэнс, когда остальные бросились приводить Уортинга в чувства. — Мне хочется сделать то же самое.

7

ЕСТЬ в Восточной Африке горы, которые известны не каждому белому человеку или негру. Они стоят одиноко посреди горячих песков пустыни, вдали от оазисов. Расстояние до них невелико, но достаточное, чтобы переход по сыпучему пылеобразному песку сделать более трудным и смертельным, чем пересечение раскаленной Сахары.

Там, в глубокой долине, в ста пятидесяти милях от станций Идунда и Киллиматинде, и около двухсот миль от озер Рыква и Мпвапва, течет ледяная, стремительная река, которая рождается в высоких горах с заснеженными вершинами, несется бурным потоком через долину и затем безвозвратно теряется в солонцовых песках. Там, где она тянется по долине — богатый черный суглинок и пышная зелень. Все остальное, за пределами долины и на скалистых горах, голо и мертво, и повсюду лежит убивающая жизнь щелочная пыль.

В верховьях реки, в том самом месте, где она безумно срывается с гор короткими мощными водопадами, стоит двухэтажный дом, построенный из необработанного камня, добытого там же. Река падает, крутя маленькую турбину. В доме — лаборатория, начиненная самой современной, дорогой аппаратурой, ставшей вдвойне дороже, потому что тяжелое, массивное оборудование приходилось доставлять самолетом.

Хьюго Миллер — некогда доктор медицины, пока его не лишили степени за вивисекцию на пациентах, не считаясь с их социальным статусом, — нашел здесь идеальное место для своих сомнительных опытов. Справедливости ради нужно заметить, что он вовсе не был жестоким монстром, скорее не стеснялся никаких способов ради приобретения знаний. Все было правомерно для него, если это позволяло делать открытия. К примеру, идея войны казалась ему отвратительной, поскольку у нее не было никаких познавательных целей, кроме как научиться убивать больше людей и самым дешевым способом.

В ночь на 4 июля он засиделся в полумраке лаборатории, усердно прививая собаке кожу рептилии. В половине второго утра его внезапно охватило сильное головокружение. Выронив скальпель и электрическую иглу, он распластался на полу.

— Хьюго Миллер, — сказал он себе, когда непонятное ощущение прошло. — Тебе конец, как хирургу. Твои нервы никуда не годятся.

Чтобы доказать самому себе, что его до сих пор безупречная нервная система в порядке, он заставил себя продолжить работу, после чего надрался чистого виски в ознаменование собственной победы. Он потерпел неудачу только в двух попытках закрепить шов из пятидесяти.

Взошло солнце, и хотя на столе лежали три пустых бутылки, он сохранял твердую походку, мог ловить мух одним движением руки, убеждая себя в том, что почти трезв. Душная комната была полна дыма и паров алкоголя. Он вышел на улицу.

Здесь было прохладно. Он втягивал ноздрями влажный воздух, успокаивая измученный от напряжения мозг. Он был уверен, что едва избежал нервного срыва, заставив себя совершить трудовой подвиг, не забывая прикладываться к бутылке. Теперь, когда он стоял, купаясь в прохладе и влаге свежести, он почувствовал себя моложе и уверенным в своем ошеломляющем триумфе.

Его глаза не устали, но ему показалось, что он бредит. Долина, обычно просто зеленая, выглядела невероятно пестрой от невозможного буйства травы и деревьев, а большие тропические цветки самых ослепительных в солнечном свете оттенков поражали своим великолепием. Разумеется, редкие и сильные ливневые дожди моли пробудить к жизни семена, которые годы пролежали в земле, но он должен был признать, что большие деревья не успели бы вырасти до полной высоты за несколько часов, хоть при каких осадках. Жирная земля казалась гораздо чернее обычного, и не выглядела мокрой от дождя.

Еще больше, чем так быстро выросший великолепный лес, его сбили с толку мелкие животные, которые кормились или спали в траве и деревьях. За то время, что он провел в скрытой долине, он видел нескольких птиц, отдыхавших на негостеприимных верхушках деревьев. Но никогда не замечал каких-либо мелких животных. Даже крысы избегали этого места.

Теперь же он наблюдал каких-то мелких животных, размером с лису, оставлявших пятипалые следы, но не узнавал их. На берегу реки, — теперь он обратил внимание, что она раздулась раза в три больше прежнего, и решил, что от растаявшего снега, тогда теоретический ливень был не нужным, — виднелись животные похожие на черепах, но на порядок больше и с хитросплетенными панцирями.