Искра в ночи - [25]

Когда я вернулась домой, обед уже кончился и гости разъехались. Похоже, никто не заметил моего отсутствия. Вера сидела на диване в гостиной, заплетала Рут косу (с черной лентой, само собой). Хьюберт заперся в библиотеке, где, несомненно, читал депрессивную поэзию. Это еще одна перемена, связанная с гибелью Тедди. Когда он был жив, он был просто одним из нас. Теперь, когда Тедди не стало, все вокруг думают только о нем.

Как бы там ни было, за последние дни я несколько раз приходила в лесной домик. Я уже вычистила весь мусор из щелей в стенах, принесла туда старые подушки и кое-какую посуду, которой мама точно не хватится. Я нашла в зарослях неподалеку битые кирпичи и подложила их под ножки стола, чтобы он не шатался.

Ты, наверное, скажешь, что я потихоньку схожу с ума. Я не знаю, что на это ответить, но когда я прихожу в этот заброшенный домик, навожу там порядок и пытаюсь создать хоть какое-то подобие уюта, я чувствую, что просыпаюсь от спячки. И это единственное место в мире, где я могу хоть немного побыть одна. Хотя, как бы глупо это ни звучало, в основном я просто сижу за стареньким столом (и прямо сейчас пишу тебе это письмо!) и веду мысленные разговоры с тобой. Это место я про себя называю нашим. И это, наверное, самое странное.

Хотя нет. Вот что самое странное: иногда, когда я сижу у окна в своей комнате – оно выходит на лес, – я вижу, как над деревьями поднимается струйка дыма. Именно с этого места, где стоит домик. Как будто кто-то топит камин. Так что, может быть, я и вправду схожу с ума.

Я провела кое-какие подсчеты. Помнишь, в то лето, когда я упала с крыши сарая, я ревела от боли и считала свои переломанные кости? Ключица, крестец, мелкие косточки в запястье – я их пересчитывала вновь и вновь, пока лежала в постели и ждала, когда все срастется. Теперь я считаю время.

Прошло три года и одиннадцать месяцев после гибели «Лузитании». Год и десять месяцев после первой бомбежки Лондона с дирижаблей. Четыре года и тринадцать дней после твоего отъезда из Форест-Роу. И, по моим самым оптимистичным подсчетам, мне нужно еще четыре месяца, чтобы скопить на билет и приехать к тебе.

Я только работаю и читаю. На работе все хорошо, хотя рабочие, похоже, меня недолюбливают. Я работаю меньше года, мне всего лишь семнадцать, но я уже получаю больше, чем почти каждый из них, и временами мне кажется, что они это знают.

На этот раз шлю тебе «Итана Фрома». Книгу мне подарила Рут. Очень трагическая история.

С любовью,

Ленор.

1 апреля 1919 года

Дорогая Бет, я думаю, как описать произошедшее, и прямо слышу, как мысли свистят в голове, а сердце бешено бьется в груди. Мы сейчас собираемся на пикник с рабочими фабрики, Вера и Рут носятся по коридорам и не знают, что им надеть.

Мне тоже пора одеваться, но вчера ночью случилось странное, и я не могу держать это в себе. Мне нужно скорее все записать и объяснить, что привело к этому происшествию.

Предыстория тоже по-своему странная. Я до сих пор в замешательстве.

Вчера открылся новый кинотеатр, всего в трех остановках на поезде от нас, и мы с мамой были на вечерней премьере. Мы тянули жребий, кто с ней поедет, и я вытянула короткую соломинку. Кинотеатр оформлен в стиле «Тысячи и одной ночи». Сплошные звезды и шпили – в детстве мы бы пищали от восторга от такой красоты. (Разумеется, ты уступила бы мне место посередине, и я отобрала бы у тебя половину твоих леденцов.)

Я довольна, что съездила с мамой, хотя сам фильм показался мне пресноватым, что называется, без огонька. Я сидела и думала, что образы на экране – это всего лишь проекции изображений, созданных химическими реакциями на пленке, а вовсе не волшебные движущиеся картинки, как мы их воспринимали несколько лет назад. Вместо того чтобы смотреть на экран, я разглядывала лица зрителей, поглощенных картиной, и жалела, что не могу так же самозабвенно увлечься происходящим, как были увлечены все вокруг. Хотя это глупо, но я постоянно ловлю себя на том, что высматриваю Тедди в толпе: его непослушные темные волосы, вечно стоящие дыбом, его кривую ухмылку, которая так меня раздражала. Это плохая привычка, я знаю, но не могу от нее избавиться.

Мне подмигнул однорукий парень, сидевший спереди (если в Форест-Роу кинуть камешек наугад, обязательно попадешь в однорукого парня). Я одарила его мрачным взглядом, мол, даже и не мечтай. И не потому, что у него нет руки. А потому, что мне кажется, все эти парни, пусть даже только взглядами, требуют от меня утешения. И никто не стремится утешить меня. Мама проплакала почти весь фильм, хотя это была комедия. Потом мы вернулись домой и легли спать. Все было нормально.

Поэтому мне самой непонятно, почему ближе к полуночи я проснулась в холодном поту. Сердце так колотилось, словно я пробежала длинную дистанцию, в полную силу. Я никак не могла успокоиться. Почему-то мне вспомнилось – с чего бы вдруг? – как Тедди однажды спас моего ручного утенка, которого хотели зажарить, когда он подрос. Тедди спрятал утенка у себя в комнате, потом позвал меня шепотом, показал мне утенка и сказал: «Он еще поживет и покрякает». Теперь этот случай никак не идет у меня из головы.