Искра Божия. Сборник рассказов и стихотворений для чтения в христианской семье и школе для девочек - [20]

– Ах ты, сердешная! – заговорил один из казаков. – Ты-то чем провинилась? Перед кем? Бедняжка, как дрожит. – И казак провел рукой по ее волосам.

Ребенок еще крепче прижался к щеке отца.

Один из казаков нашел у себя в кармане грязный кусок сахару. Он разжал руку девочки и положил ей сахар на ладонь. Она бессознательно, не замечая его даже, сжала ладонь опять.

– Надо ее с собой взять, – заговорил наконец один из офицеров.

Тогда казак, исполняя приказ, подошел было к девочке и хотел взять ее. Но как ни старался он взять ребенка, это ему не удавалось. Девочка еще крепче и крепче прижималась к отцу, и, когда ее хотели оторвать от него, она начинала жалобно всхлипывать, так что у всех невольно падало сердце. Казаки должны были оставить эти усилия. Офицеры стояли кругом, соображая, что нельзя же девочку оставить так; наконец один из офицеров сказал:

– Нельзя… нельзя оставить.

– Так как же быть?

– Никак не возможно. Потому что холодно, туман… Возьмем ее отца.

– Убитого? – удивились другие офицеры. – Помилуйте, не хватало рук всех раненых перетащить, а тут возись еще с убитыми, которых всё равно не воскресишь.

– Да… Но… Так-то она не пойдет… А за отцом пойдет.

Казаки живо добыли лежавшую невдалеке шинель, видимо оставленную каким-нибудь раненым, чтобы она не мешала ему идти, развернули ее и, приподняв тело турецкого солдата, положили его на шинель. Уцепившаяся было за труп отца девочка схватилась за шинель. Казаки пошли, стараясь шагать как можно тише, чтобы девочка могла поспеть за ними. Когда девочка уверилась, что «гяуры» (то есть русские) ничего дурного не делают ее отцу, она позволила положить и себя тоже на шинель, где сейчас же обняла тело отца и по-прежнему прижалась к нему щекой к щеке.

– Ишь ты, как любит! – заметил казак помоложе.

Другой, старый казак старался отвернуться в сторону. Старому казаку не хотелось, чтобы офицеры заметили, что по его щекам текут слезы. Только потом он проговорил:

– Ишь она какая! И у меня вот трехлеточек остался дома… Поди, тоже вспоминает батьку-то.

Только через час они добрались до деревни.

– Куда же теперь? – спросили казаки.

– Да на перевязочный пункт, разумеется, – отвечал офицер. – Там доктор и сестра милосердия… Напоят ее, накормят.

Маленькая девочка, дичившаяся мужчин, как только увидела сестру милосердия, сразу оправилась и, держась одной рукой за руку отца, другой схватилась за белый передник сестры милосердия, точно прося ее быть своей покровительницей. Добрая женщина расцеловала малютку и так сумела успокоить ее, что эта девочка пошла к ней на руки.

– Ну, а с этим куда? Похоронить, что ли? – спрашивали казаки. – Убитого-то куда?

– Погоди, погоди! – сказал доктор, осматривавший трупы. – Прежде всего, с чего это вы вообразили, что он убитый?

– Как же… мы сами его подняли…

– Ничего это не доказывает. Он только обмер, бедняга. А сердце его работает. Слабо, но работает. Девочка спасла отца.

Когда раздели солдата, то оказалось, что, несмотря на свою неподвижность, он еще не мертв. Жизнь еще теплилась в его раненом теле. А если б не заметили казаки его девочку, и отец, и дочка – оба погибли бы на поле сражения.

Дня через три в ближайшем от поля сражения госпитале (больнице) на койке лежал очнувшийся тяжело раненный турецкий солдат, и тут же рядом с ним, по-прежнему щекой к щеке раненого, сидела его маленькая дочка. Пулю у него из груди вынули: благодаря ребенку за турком было более ухода, чем за другими. Она не оставляла отца ни на минуту. Заснет он, она выбежит из лазарета, станет на углу, постоит минут пять, подышит свежим воздухом и снова возвращается к больному.

Сиротка Из журнала «Воскресный день»

Один престарелый, вдовый, одинокий священник рассказывал о себе самом следующее.

– Это было очень давно. Когда у меня еще была жена, были дети, я не думал, что мне придется доживать век свой в одиночестве. Раз меня позвали в приходскую деревню – теперь уже село – напутствовать больную женщину. Прибывши туда, я увидел: в ветхой избе, совершенно одна, умирает еще нестарая женщина. Когда я исповедовал ее, обернулся назад и увидел, что на полатях сидит маленькая, лет двух, белокурая девочка и очень пристально на меня смотрит. Уходя из избы, я опять увидел, что девочка пристально смотрит на меня и провожает глазами. Взгляд девочки смутил меня, и у меня тогда же явилась мысль: не взять ли девочку, по смерти матери ее, к себе на воспитание? По приезде домой я подробно рассказал об этом жене, и она тоже задумалась над этим. Через день или два женщина померла. Меня опять позвали в деревню отпевать ее. Тогда со мной поехала и жена, посмотреть девочку. После погребения женщины мы окончательно решили взять девочку к себе в дочери. Привезли мы ее в одной худенькой рубашке и в лаптях. Лапти эти жена повесила на чердак и сказала: вот когда наша приемная дочь вырастет да не будет меня почитать и будет зазнаваться, я покажу, в чем мы ее взяли. Известно, что женщины более всего боятся непочтительных детей. Долго эти лапти висели на чердаке, пока не сгорели вместе с домом. Но не пришлось показывать их нашей дочери. Девочка росла добрая, тихая и скромная. Мы ее во всем воспитывали как родную дочь. Мы учили ее грамоте. Женских училищ тогда еще не было. Когда она выросла, мы хотели наряжать ее по тогдашнему времени, сшили ей салопчик и думали выдать ее в замужество. Но от замужества она отказалась. На девичьи гулянья и игры она не ходила, хотя мы ей и не запрещали этого, а в свободное от занятий время она стала читать духовные книги. Светских песен она никогда не пела, а полюбила духовное пение. Я сам любитель церковного пения, и она в свободное время стала петь со мной. Потом у меня померла жена, осталось два сына. У них оказались хорошие способности. Учиться они стали хорошо. Только бы мне глядеть на них и радоваться, но не судил мне Господь Бог этого. Один сын, кончивший курс духовной семинарии, захотел продолжать учение, поступил в Московский университет и вскоре помер. Другой сын помер среди семинарского курса. И остался я на старости лет только со своей приемной дочерью. Тогда-то я и понял, что Сам Господь вразумил меня взять на воспитание сиротку. Как бы я, старик, стал жить без нее? Благодарение Господу Богу! Теперь я вдовство и свое одиночество переношу легко. Где бы я ни был – в церкви ли, в приходе ли, – я покоен духом. Откуда бы я ни пришел, я всегда нахожу в доме тепло, порядок, чистоту, привет и ласку благодарного и доброго сердца.