Искра Божия. Сборник рассказов и стихотворений для чтения в христианской семье и школе для девочек - [136]

Князя Ивана заключили в холодный амбар и, разлучив с женой, запретили с ней видеться. Но Наталья Борисовна выпросила позволение видеть мужа по минуте в сутки через крошечное окно и через него целых три месяца передавала ему пищу, и то не сама, а через часового. «Отняли от меня, – рассказывала она сама, – жизнь мою, моего доброго отца и мужа, с кем хотела и век окончить, кому в тюрьме была единственным товарищем. Эта черная изба, в которой я с ним жила, казалась мне веселее царских палат…»

Узнал потом обманутый мальчик, что из-за него тяжко достается молодым Долгоруким, которых он любил, и с горя лишил себя жизни.

Но и последнего утешения – хоть на минуту в день видеть мужа – вскоре лишилась Долгорукая. Четвертого августа 1738 года князя Ивана увезли в Новгород, даже не дав проститься с женой, и там казнили… Она долго не знала, что его уже нет в живых, а когда сказали ей, что увезли, и она стала рыдать и молить, чтоб ее отпустили за ним, ее втолкнули в острог, заперли и приставили к двери часового с ружьем.

После смерти мужа она осталась в Березове одна-одинешенька с двумя сыновьями, потому что родных ее разослали по разным местам. И жила там в страшной нужде еще год и десять месяцев. Наконец в 1740 году ее, истомленную, в рубище, привезли в Москву с обоими детьми, из которых старшему было уже восемь лет, но она не застала уже в живых императрицу Анну.

Не признали в убогой страннице жену казненного когда-то царского друга ни знакомые, ни родные. Вместо прежней богатой красавицы перед ними была нищая, просящая хлеба и крова для детей и себя. Странствовала она из дома в дом, по чужим дворам да передним много лет и, несмотря на всю тягость своего положения, воспитала сама своих детей, записала старшего сына на службу, женила его, а сама осталась одна с младшим.

Вырастила мать своих детей, и больше для нее не осталось ничего, что бы привязывало ее к жизни, в которой она так много любила и столько вытерпела за свою любовь. Задумала она оставить мир и уйти в монастырь, чтобы там спокойно дожить свои последние годы.

В 1758 году она прибыла в Киев. Выплакала она все слезы; один только образ покойного мужа часто вставал пред ней и будил старые воспоминания. Раз, поздним вечером, бродила она в раздумье по берегу Днепра, готовясь в мыслях принять монашество. В реке бушевали волны, вдали блистала зарница, тучи заволакивали месяц. Горько, ужасно горько сделалось на душе страдалицы. Вспомнился он… Вспомнилось короткое время счастья… Но подавила она в себе старые воспоминания и, быстро сорвав с руки обручальное кольцо, бросила в Днепр последнюю дорогую вещь, оставшуюся у нее на память о былом.

Вскоре потом она постриглась в монахини и в тихой монастырской жизни стала ожидать смерти. Но не шла смерть, и с каждым годом всё сильнее чувствовалось одиночество. Скончался и ее любимый старший брат, скончался почти на ее руках и маленький сын, слабый и помешанный. Не долго после него жила страдалица и в 1771 году умерла тихо и безболезненно, написав за несколько дней до своей кончины: «Оставшиеся после моей смерти, пролейте слезы, вспомнив мою бедственную жизнь. Слава Богу, что она кончилась, – не льются больше мои слезы, не вздыхает сердце».

Святого Григория Богослова стихотворение против женщин, которые любят наряды (в извлечении)

Не стройте, женщины, на головах у себя башен из накладных волос, не выставляйте напоказ нежной шеи, не покрывайте Божия лика гнусными красками и вместо лица не носите личины. Женщине неприлично показывать мужчинам открытую голову, хотя бы золото вплетено было в кудри.

Если природа дала вам красоту, не закрывайте ее притираниями, но чистую храните для одних своих супругов и не обращайте на постороннего жадных очей, потому что вслед за очами неблагочинно ходит и сердце. А если при рождении не получили вы в дар красоты, то избегайте второго безобразия, то есть не заимствуйте красоты из рук – красоты, которую доставляет земля, которую покупают за несколько монет; красоты, которая стирается и стекает на землю, не может удержаться на тебе во время смеха, когда веселие приводит в трепет щеку; красоты, которую изобличают в подлоге ручьи слез, увлажняющий ланиты (щеки) страх и уничтожает капля росы. Теперь блестят и полны прелестей твои ланиты; но вдруг (к великому смеху) являются они двухцветными, где темными, а где беломраморными. Ибо тебе, подсурьмившаяся и подрумянившаяся, возможно ли удержать на себе обличаемую в подлоге красоту? Поэтому не прибегай к постыдным пособиям прикрашивать свой вид.

Если и достанет у тебя хитрости сокрыть что-нибудь от супруга, хотя и не слишком удобно Божий образ закрыть личиной, то смотри, чтобы прогневанный Бог не сказал тебе так: «Отвечай, чуждая мне тварь! Кто твой Творец? Я создал собственный Мой образ. Как же вместо любезного Мне образа вижу кумир?»

Если ты к супругу своему питаешь такую же любовь, какую и он к тебе, с тех пор как цветущей девой ввел тебя в брачный чертог, то это приятно ему. Но если стараешься понравиться взорам других, то это ненавистно твоему супругу. Лучше тебе внутрь дома своего скрывать прелести, данные природой, нежели неблагочинно выставлять прелести поддельные. Ибо супругу довольно твоей природной красоты. А если красота выставлена для многих, как сеть для стаи пернатых, то сперва станешь любоваться тем, кто любуется, и меняться взорами, потом начнутся усмешки и обмен словами, сначала украдкой, а потом и с большой смелостью. Но остановись, говорливый язык, и не произноси того, что последует за этим. Здесь всё неразрывно идет одно за другим, подобно тому как железо, притянутое магнитом, само притягивает другое железо.