– Думаешь, только тебе пришла в голову мысль залезть в облако? Думаешь, туда уже не заглянули?
– Какая разница, что было до нас и кто что видел, если мы с тобой этого еще не видели? У пятки в носке есть небольшая дырка. Нам туда, и дальше полезем под носком.
– Ева, мне не по себе.
– Да ладно тебе. Пошли.
– Нас заметят.
– Проскурин, успокойся.
Под носком было жарко. Ева пошла наверх первой. Благодаря носку крупной вязки и обильному жесткому волосу на ноге для восхождения не нужно было никакого оборудования. Проскурин и Ева спокойно могли отдыхать в складках носка и ближе к ночи добрались до колена.
Проскурин удобно устроился в складке носка, просунул голову между толстенными шерстяными нитками. С высоты Москва была прекрасна. Ручейки и реки огней текли к окраинам и там собирались в озера спальных районов. «Что же в облаке», – подумал Проскурин и спросил то же самое у Евы.
– Откуда ж мне знать? – ответила она.
– Ну как думаешь?
– Я даже думать об этом боюсь, если честно, но очень хочется увидеть. Может, это нога бога?
– Чего она тогда стоит на одном месте? Почему тогда ничего не происходит?
Как только Проскурин задал этот вопрос, он тут же понял, что это за невыносимое чувство, тяготившее его в последнее время и, наверно, тяготившее и Еву, и всех вообще. Это не пустота, как сказала Ева. Это проклятое ожидание, ожидание того, что наверняка должно что-то произойти дальше и разочарование оттого, что ничего не происходит. Проскурин понял, что так было всегда – проклятое ожидание чего-то, что вот-вот должно произойти и не происходит. И неважно – хорошее или плохое. Просто пусть произойдет уже хоть что-нибудь, но только большое, великое, важное, судьбоносное. Чтобы реальность обрела хоть какой-нибудь смысл. Чтобы стала понятна причина жизни.
Проскурин разволновался от этих мыслей. Засуетился.
– Я хочу выше. Полезли, полезли выше прямо сейчас.
– Давай подождем до утра, что с тобой? – ответила Ева.
– Нет! Прямо сейчас. Полезли, полезли в это чертово облако, будь оно неладно.
– Ну полезли, неугомонный.
Теперь Проскурин шел первым. Он лез с остервенением, лез так, словно это та самая гора Карджианг. Проскурин рвался вверх, Ева не отставала. Она поддалась настроению Проскурина и тоже спешила, словно это последняя ее вершина.
Вот что такое вдохновение, вот что такое быть человеком, думал Проскурин, вот он смысл, никакой пустоты, никакого ожидания, только вперед, только вверх.
Проскурин и Ева добрались до облака, взяли небольшую паузу, решаясь на последний бросок, и снова двинулись вверх.
Они прошли через облако и огляделись.
– Смотри! – вскрикнула Ева. – Вторая нога!
Проскурин действительно увидел вторую ногу. Она была согнута в колене, словно это стоит огромная цапля на болоте. Проскурин глянул выше и сказал:
– Смотри.
Над Евой и Проскуриным нависала огромная, эпическая, совершенно невообразимая волосатая задница. Над задницей не было туловища, головы и рук. Только ноги: одна стоит на Красной площади, другая согнута в колене.
– Жопа, – тихо сказала Ева.
– Не может быть, – так же тихо сказал Проскурин.
– Но почему? Я же мечтала. Я так рвалась наверх. А получилась жопа, почему, Проскурин?
– Смотри, что там у нее вместо сфинктера?
Ева взглянула.
– Кажется, это просто дырка, и вроде там в ней блестят звезды. Там космос, Проскурин.
– И космос в жопе, Ева.
– Глянь, кажется, там пролетела комета.
– Комета, говоришь? – спросил Проскурин и посмотрел пристальнее.
Ева не ответила. Она закрыла лицо руками и беззвучно плакала.
