Искажение - [42]

– Ничего тебя не смущает? – спросил я.

Валентайно достал из заднего кармана джинсов блокнот, ручку и, прикусив нижнюю губу, словно это ему тяжело дается, что-то написал в блокноте и протянул мне: «Я видел тебя по телевизору. Сразу понял, что ты тот глазастый, когда встретились».

– Ясно, – ответил я. – Ну тем лучше. Где ты только телевизор нашел.

Валентайно было хотел написать про телевизор.

– Да все равно, – махнул я рукой. – В общем, проходи, располагайся в соседней комнате. И это, братец император, воняешь ты, как скот.

Валентайно машинально поднял руку и понюхал подмышку.

– Ты в принципе воняешь, чего ты подмышки нюхаешь? Ты сама суть вони, император. Давай в душ. Шмотки – в мусор.

Валентайно снова взял блокнот и, написав, показал мне: «Раз ты зовешь меня император Валентайно, я буду звать тебя Гюнтер Глаз». Валентайно улыбался так ясно, искренне, что мне на мгновение показалось, будто он разыгрывает и слабоумие, и немоту.

– Пусть буду Гюнтер Глаз, – ответил я, улыбнувшись своим нелепым ртом на шее, но, думаю, Валентайно этой улыбки не заметил.

Пока Валентайно отмывался, я открыл ТикТок. И что же наш император Валентайно, как ты думаешь, Тело? Он взошел на престол. Мой аккаунт с танцами Валентайно снова пошел в гору. С одной стороны, это было забавно, с другой – злило. Злили меня эти невидимые, ничего из себя не представляющие люди. Они даже не люди, они просто цифры, из которых складывается количество лайков, они – буквы, из которых получаются идиотские комментарии, но они же и энергия этой новой цифровой эпохи. Новая нефть, которую с каждым годом становится добывать все сложнее и дороже, как и традиционные энергоресурсы. Самые верхние залежи, дешевые и доступные, уже сняты. Теперь требуется хороший звук для видео, хорошие камеры для картинки, студии звукозаписи, монтаж, режиссер и сценаристы, в общем, нефть приходится добывать за полярным кругом в крайне суровых условиях. Непонятно только, какой монструозный механизм работает на этом человеческом топливе, на переработанных серверами эмоциях и чувствах? Получается, мы с императором Валентайно обзавелись собственной небольшой нефтяной вышкой, но что-то мне подсказывает, что недолго качать нам лайки. Теперь месторождение не выкачивается досуха, оно само иссыхает, и задача – как можно больше изъять, пока не пересох источник. В моем случае прошло совсем немного времени, когда лайковая нефть высохла, с Валентайно будет еще быстрее. Значит – пока качаем. «Лайк, суки, лайк», – пробубнил бы я под нос, если бы он был, потому пробубнил просто так. «Лайк, идиоты, лайк. Я, наверно, не доживу до того времени, когда у лайка будет обменный курс. Не какая-нибудь пресловутая монетизация, а самый настоящий курс. Один лайк равно один доллар. Это же так просто, странно, что еще не внедрено. И курс тем выше, чем круче площадка, где получаешь лайки. Ну, например, один лайк во ВКонтакте равен пятидесяти центам, один лайк в Фейсбуке равен доллару и так далее. Как сразу не пришло в голову? Понятно, какой механизм работает на новой нефти – внимание, внимание тех самых невидимых людей, из которых и добывается новая нефть. Посмотрел ролик, поставил лайк, получил за него денежку, просмотрел рекламу в том же ролике, потратил денежку – купил рекламируемое. Вот вам вечный двигатель, вот зачем нужна эта новая нефть, вот какой адский механизм на ней будет скоро работать», – подумал я.

Валентайно вышел из душа, обмотавшись полотенцем. Я открыл на телефоне сайт «Вайлдберриз» и предложил ему выбрать одежду, но он замотал головой. Я настоял, и в конечном итоге Валентайно согласился только на теплую куртку, носки и трусы. Я показал ему, как пользоваться стиральной машиной, и Валентайно, закинув шмотки, уселся перед ней, обхватив колени руками.

– Слушай, братец, может расскажешь о себе, в смысле напишешь, раз уж ты тут медитировать собираешься? – я протянул ему блокнот с ручкой.

– Оао, – ответил Валентайно и кивнул.

Уснуть не получалось. Стиральная машинка замолкла часа три назад, но Валентайно так и сидел перед ней, старательно выводя в блокноте. Я ворочался с боку на бок, проваливаясь на мгновение в сон и тут же обратно, не соображая, что это было, мысль или сновидение. Я думал о матери и об отце, о нашем доме, о детстве – о том детстве еще до гаданий, когда мне казалось, что я единственное значимое существо во Вселенной, когда верхние миражи были настоящим чудом и спасением. Теперь, конечно, не хватало десяти секунд, я лег на спину, распахнул веко в темноте, верхние миражи вспыхнули розовым. Что только я не пытался делать, чтобы выйти за границы десяти секунд. Зажмуривался до боли в «глазу» на девятой секунде, стискивал зубы, задерживал дыхание – ничего не выходило. Сложность была и в том, что ничего в квартире не происходило и произойти в принципе не могло. Я ориентировался по окну, по теням на стекле, отслеживал их в миражах, сверял с действительностью, снова лез в миражи и обратно в реальность. Я чувствовал себя растерянным и жалким, хотелось свернуться эмбрионом и чтобы в комнату вошла мама. Я не любил раньше, когда она заходила ко мне, и всегда просыпался, она садилась рядом и, бывало, просто молчала. Иногда пыталась погладить меня по