Искатель истины - [5]

"Восточною поэмой" Фатали,

Но светская ползучая зараза

Посмеет бросить тень на Натали...

Пройдет столетье, и в стране Советов

Торжественно отметят юбилей,

Клеймя инакомыслящих поэтов,

Пытаясь сделать Пушкина "красней",

Французского альфонса проклиная

И заодно честя и Николая,

И нагнетая классовый накал:

"Погиб Поэт! Невольник чести пал..."

Великий, не надворный, не придворный,

При жизни ласк особых не снискал.

Но "памятник воздвиг нерукотворный".

"Погиб Поэт!.." Но гимном чести стал...

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ

Казань уже осталась позади,

В Санкт-Петербургском университете

Он трудится, и в славе, и в чести,

О нем молва и в заграничном свете.

Париж и Лондон, Вену и Нью-Йорк

Весомыми трудами он увлек.

Еще одно научное светило

Его земляк и друг - Мирза Джафар.

Был Топчибашев немощен и стар.

Волна торжеств высоких накатила.

Полвека вузу. За четыре дня

До торжества угас первопроходец,

Хранитель благородного огня

Науке русской послужив на славу,

Снискав и память лучшую по праву.

Фанфары заслонили, видно, горе,

Когда его призвал к себе Аллах.

Спустя три года некролог Григорьев

Тиснет в археологических листках...

ВСТРЕЧА С ШЕЙХОМ ШАМИЛЕМ

А был ли прок воспринятой им вере

От неофита? - неизвестно нам,

Но на его разительном примере

Парадоксально! - выгадал ислам.

Для правоверных подданных России

"Неверный" - в веру их же посвящал,

Улемов взгляды, злые и косые

Встречая, сей ученый аксакал

Трудами мир ислама просвещал.

Да, он, под оком бдительным Синода,

Пытался вывести Восток из тьмы,

Спасти от фанатического гнета

Зашоренные бедные умы.

К нему явился Мохаммед Эмин,

Муршид и приближенный Шамиля. Хотел прощупать почву господин;

Степенно бородою шевеля,

Расспрашивал о Питере, Казани:

Как мусульмане? Чтут ли шариат?

Блюдут ли дух священного писанья?

Каков их быт и численный расклад?

Мирза кумыкской речью обогрелся,

Хотя вопросы перешли межу...

"Зачем пришел?" - не спрашивай пришельца,

Скажи-ка лучше: "Милости прошу".

Потом Шамиль пожалует и сам,

Поверженный воитель за ислам,

Высокий старец, сломленный бедою,

Без шашки, подобающей герою,

Но взятый в плен учтиво Барятинским.

(Мирза отметит странное созвучье:

Дочь замужем за младшим Баратынским,

За сыном знаменитого поэта,

Но посчитает, может, будет лучше

Смолчать об этом ради этикета).

От царственного гордого дворца

Карета катит на проспект Литейный,

Везя уже вчерашнего борца

Со свитой преданно - благоговейной.

В столице северной звучит: "Салам..."

Так встретились профессор и имам,

Вступивший в петербургскую обитель.

Улыбка скрылась в кущах бороды:

- Я, было, начал и письмо: "О ты,

Которого я знаю, но не видел..."

И дальше: "мир тебе..."

- Благодарю.

Имам, ты знаменит. Не утаю,

Не каждому, наверно, доводилось

Вести с подобным гостем разговор.

На зависть многим выпала мне милость...

Вступительных любезностей узор

Сменился испытующим вниманьем

Довольно любознательных гостей,

Знакомы ли студенты с толкованьем

Корана? И по книге ли своей

Читаешь ты им лекции по праву?

Как им язык арабский? Не по нраву?

Понятны ли, профессор, для "уруса"

Премудрости арабского "аруза"?

Шамиль, надев очки, обводит взглядом

Тома трудов, теснящиеся рядом

На книжных полках. Просит показать

Одну из книг: "Мизан" аш-Шарани.

Теолог из далекой стороны

Стремился толки веры увязать

Для всех единой истиной предвечной,

Довлеющей над жизнью быстротечной

И, кистью дополняя мысль свою,

Картинками одушевил страницы:

Пророки в разрисованном раю,

Святых потусторонних вереницы,

У каждого инстанция своя...

Шамиль смотрел, волненья не тая,

Толкуя важно каждую страницу

Мюриду и внимательному сыну...

Потом вздохнул в тоске по Джемаледдину,

Которого чахотка извела.

И вздох другой, потрясший Казем-Бека:

"Разграблена моя библиотека..."

Как будто пуще не было и зла...

... "Я подготовил для тебя вопрос",

Сказал Шамиль ему при новой встрече.

В Таврическом уже горели свечи,

Имам был занят чтением всерьез,

Склонясь над манускриптом на диване,

Мюрид и сын - почтенье и вниманье.

- Хочу узнать профессорское мненье

О лунном и о солнечном затменье,

Какое объяснение им дашь?

- Пожалуйста. Бумагу, карандаш...

Вот вам Земля. Вот Солнце. Вот Луна.

Земля в своем круговращенье...

- Нет!

Земля недвижна, говорит завет,

- Прости, имам. Доказано давно:

Планеты кружатся вокруг Светила...

Что, впрочем, для затменья все равно...

Чело имама дума омрачила,

И, сняв очки, отставив фолиант,

Он перевел на подопечных взгляд

И начал на аварском языке

Пространные и строгие внушенья

Об истинах святых вероученья.

(Профессор ждал с карандашом в руке)

Имам твердил о промысле небес,

Научную не допуская "ересь"

И правоте писания доверясь,

Чтоб души горцев не смутил прогресс.

И позже горец, сосланный в Калугу,

Попросит оказать ему услугу

Прислать десятка два ученых книг,

Мирза уважит просьбу, но из них

Дождется возвращения немногих,

Наверно, затерялись на дорогах...

Об этом он посетует Тасси.

Есть - горцы - книгочеи на Руси...

...Отважный муж, поверженный в бою,

Он присягнет на подданство царю,

Признается, в преддверии заката

В ненужности святого газавата

Против России, против христиан,