Студенту вдруг остро захотелось вырвать Фотиеву из лап бандитов — и рыцарским, для жизни опасным подвигом заслужить наконец благосклонность этой на словах развратной, на деле же холодной, как рыба, нигилистки. Однако ему пришлось признаться, что не знает, на какой малине скрывается Лешка Умытый, потому что общался с ним в «Дунькином кабаке», где пытался записать от знаменитого преступника творения русского народного воровского творчества. Тогда он, движимый научным интересом и желая заполнить пункт программы Российского Географического общества для собирания folklore’a, осведомился вежливенько:
— А где вы жительство имеете, господин Умытый?
— Под мостом у канала, где любопытным ноги ломают, — был ему ответ.
Получив очередной щипок, услышал Корсаков, что жив до сих пор, а не валяется со свернутой на сторону головой где-нибудь в гранитном закоулке под сфинксами по одной-единственной причине: его предок, скифский родоначальник Корсаковых, некогда спас жизнь Дустуну в битве с гоплитами Александра Македонского. Однако терпение скелета не безгранично, и следует поскорее придумать, как найти укрытие Умытого. Ведь уголовники носительницу души амазонки Отреры могут и придушить, да не позволят сего небесные боги!
— Эврика! Нашел! — завопил вдруг Корсаков, отскакивая от мучителя. — Семеньков, бывший помощник пристава в Спасской части, знаток преступного мира, вот кто нам поможет! Его с полицейской службы за взятку прогнали, теперь он носом землю роет, чтобы возвратиться на должность!
— Ведить! — не то рявкнул, не то тявкнул скелет.
Семеньков обитал недалеко, в одной из подвальных квартирок на Биржевой. Он пояснял в компании, где и Корсаков присутствовал, что предпочитает растрачивать свою личную жизнь подальше от жулья Спасской части. Выплатив заспанному дворнику гривенник, Корсаков вместе с закутанным в крылатку спутником проник во двор, пересек его и, спустившись по ступенькам, принялся колотить в дверь бывшего сыщика. Залязгали запоры, бесшумно открылась светлая щель. Наконец хозяин откинул цепочку и явил студенту свой заспанный круглый лик.
— Я вас, господин Корсаков, узнал в глазок. Он у меня зеркальный, мое изобретение, надо бы запатентовать… Какой вы румяный сегодня! Вы меня беспардонно разбудили, но… Если ваш визит закончится таким же гонораром, как в прошлый раз, я готов провести часок-другой ночи без сна, — затараторил он картаво. И толстым пальцем показал на огромные сапоги Дустуна на самой верхней ступеньке. — А кто этот господин?
— Он заинтересован в моем сегодняшнем деле, — туманно пояснил студент уже в дверь, лязгнувшую прямо перед его носом. — А дело имею к Лешке Умытому.
Снова появился бывший сыщик в потрепанной солдатской фуражке и серенькой накидке. Выглядел он в этом наряде, как сказочный Колобок, однако Корсаков имел случай убедиться, что не рыхлое тесто круглится под накидкой, а глыбы мощных мышц. Дока сунул ему маленький двуствольный «Дерринжер»:
— Можете спокойно класть в карман, сам собой курок не взведется.
— А вы как же, Семеньков?
— У меня под накидкой «Лефоше» в кобуре. А у этих живчиков после финского ножа основное оружие — кистень. Не пытайтесь уклониться от гири или поднырнуть под нее, отскакивайте назад, это единственная защита!
Сказочно быстро удалось Семенькову остановить извозчика, но ехать ночью на Сенную площадь «ванька» согласился только после того, как богатый студент посулил полтинник. Извозчичья лошаденка фыркала, шла боком и едва не понесла, однако удалось доехать счастливо. Не успели спутники высадиться, как «ванька» погнал галопом. Непривычно пустой Сенной базар прикрывали клубы тумана, над ним возвышались темные барабаны и купола Успенской церкви, словно четыре рыцаря-великана, охраняющие ночной сон площади. Изредка из тумана выныривали оборванцы, однако не приставали. То ли богатырский рост Дустуна был тому причиной, то ли срабатывало присущее людям рисковых профессий особое чутье к опасности. Перед тем как углубиться в бедняцкую «Вяземскую лавру», квартал убогих домишек, принадлежащих князю Вяземскому, экс-сыщик приставил ногу, окликнул Корсакова и забубнил:
— Господин Корсаков, изложите ваше дело и тотчас же выдайте мне сто пятьдесят ассигнациями или краткосрочным векселем. Имею большую потребность в деньгах, посему прошу извинить мою назойливость. И я никуда не пойду, пока вы не внесете ясность насчет своего компаньона. Я извиняюсь, но от него несет неведомо чем.
Корсаков кивнул, наскоро огляделся и вынул из кармана чековую книжку.
— Я вам выпишу чек на триста рублей серебром, если вы снимете второй вопрос.
— Да вы с ума сошли — приходить на Сенную площадь с чековой книжкой! А-а-а, сообразил… Вам все трын-трава с таким громилой-телохранителем, а под крылаткой у него «Кольт» и сабля. Или даже митральеза. Ладно, валяйте про свое дело.
И Корсаков рассказал, умолчав об ужасном Дустуне. В ответ получил новую порцию трескотни:
— Ваша подруга сама пришла к Умытому, потому что втюрилась в его подручного, красавца Сидорку, и амант привел ее на малину, как придурковатую добычу. Я видел мамзель Фотиеву, она не могла прийтись по вкусу Умытому, даже если ее причесать и снять очки. Умытый возьмет выкуп, и хоть считает только до сорока, но тысяча серебром его впечатлит. Вот только, господин Корсаков, этот бандит в глаза не видел чековой книжки и едва ли слыхал о таковой. И стоит только вам вытащить ее, как он отберет.
