Чехова пристально посмотрела на нее.
— Журналистка, что ли? — с презрением в голосе спросила она и, не дождавшись ответа, продолжила: — Я так и знала. Ну, вот что, даже не пытайтесь строить иллюзий, будто это я пришила своего… котика. — Ангелина Аркадьевна достала из сумки пятитысячную купюру и бросила на стойку. — Сдачи не надо. Всего хорошего!
Бодро спрыгнув с табурета, словно это не она только что выпила полдюжины порций крепкой текилы, Чехова, не оглядываясь, вышла из бара. Чего не скажешь о Екатерине Андреевне, которая с трудом сползла на пол и полминуты стояла, держась за табурет. Уже совсем отказавшимся слушаться языком она с трудом бросила бармену:
— Дафиданя.
И медленно, очень осторожно, направилась к выходу.
Дверь в кабинет распахнулась с таким грохотом, что Завадский подпрыгнул на своем стуле. Секунду до этого он размышлял о том, что бы такого еще поручить Чайкину, дабы окончательно освободиться от дел и уединиться в любимой пивной перед большим плазменным телевизором, по которому через полчаса начнут показывать футбол. Тем, кто так бесцеремонно прервал размышления Завадского, оказался не кто иной, как Екатерина Андреевна Романова.
— Пардон! — сказала она, громко икнув.
— Вы? — взревел Завадский, медленно поднимаясь.
— Вы невероятно прозорливы, Завадский, — улыбнувшись, пропела Екатерина Андреевна и, впорхнув в кабинет, уселась напротив него.
— Какого…
— Прекратите выражаться в присутствии дамы, капитан! Вы же все-таки офицер… хоть и полицейский.
Завадский бросил взгляд на притихшего в углу Чайкина, старательно прячущего улыбку за монитором компьютера, над которым блестели лишь его смеющиеся глаза.
— Вы немедленно встанете и уйдете отсюда, Екатерина Андреевна, — сквозь зубы процедил Завадский.
— И не подумаю! Я никуда не уйду, пока вы меня не выслушаете.
— Вы забываетесь!
— Это вы забываетесь!
Завадский наклонился вперед и потянул носом.
— Да вы пьяны!
— Я? — На лице Екатерины Андреевны отразилось искреннее негодование. — Я трезва как стеклышко и свежа как… грибочек… помидорчик… огурчик!
— Меня не интересует, чем вы закусывали, тем более что вам это не помогло. Потрудитесь покинуть мой кабинет.
— Ваш кабинет?
— Да, мой кабинет.
— И с каких это пор он стал вашим?
— С тех пор, как я его занял.
— В таком случае… — Екатерина Андреевна медленно, не без усилий поднялась и пересела за стол к Чайкину. — В таком случае, я к тебе, Андрюша. Ты-то не выгонишь меня?
— Теть Кать, я… — тот опасливо покосился на побагровевшего от злости капитана, который вдруг обреченно махнул рукой. — Я слушаю тебя! — выпалил Чайкин, ободрившись.
Екатерина Андреевна торжествующе оглянулась на Завадского, но тот уже сидел на стуле, откинувшись на спинку, закинув руки за голову и закрыв глаза. Екатерина Андреевна показала ему язык и вернулась к своему внучатому племяннику.
— Так что ты там хотела рассказать? — сгорая от любопытства, напомнил Чайкин.
— У меня есть основания полагать, что жена покойного Мардасова могла быть замешана в его убийстве.
— Какие основания?
— Я только что в течение целого часа общалась с ней.
— Ты? С Чеховой? Где?
— В каком-то весьма посредственном баре.
— Но как ты нашла ее?
— Элементарно! Я за ней проследила.
— Ну ты даешь, теть Кать! А что за бар?
— Дурацкое название — «Шримп-по-по». Это они так намекают, что у них к пиву подают креветки.
— Ты пила с ней пиво?
— Нет, что ты! Конечно, нет. И креветки я тоже заказывать там не решилась бы. Я пила кофе. Отвратительный, надо сказать. Не то что в нашем с тобой любимом кафе.
— Только кофе? — недоверчиво переспросил Чайкин и демонстративно шмыгнул носом.
— Да, — ответила Екатерина Андреевна. — Правда, потом, когда мы разговорились, Чехова предложила мне выпить текилы. Я не могла ей отказать. К тому же это было просто необходимо для продолжения беседы.
— И сколько…
— Я же тебе сказала — почти час.
— Нет, я хотел спросить: сколько текилы ты выпила?
— Какой бестактный вопрос, Андрей! Но если тебе так интересно… Я не помню.
— Ты — и текила. Никогда бы не подумал, — качая головой, сказал Чайкин.
— Ты полагаешь, я никогда не пробовала текилы? Да будет тебе известно, что я, когда была заброшена в Акапулько… м-м-м… с нашей мидовской делегацией, перепробовала сортов пятьдесят этого напитка: и белую, и желтую, и зеленую, и с травами, и с перцем, и с гусеницами, и… с чем только ее там не готовят. Я пила текилу литрами и, заметь, никогда не пьянела.
— Бьюсь об заклад, Чайкин, с этой стороны ты свою тетю еще не знал, — раздался позади голос Завадского, о существовании которого Романова, казалось, забыла.
— А вы помолчите, Завадский, — ответила Екатерина Андреевна, не оборачиваясь. — Я не с вами разговариваю. Так вот, по поводу Чеховой. Я выяснила, что у нее с Мардасовым уже давно были натянутые отношения. И это мягко сказано — она ненавидела своего мужа и желала ему смерти.
— Она так и сказала? — переспросил Чайкин.
— Именно! Она мечтала, говорит, чтобы «этот кобель сдох».
— Это еще ничего не доказывает, — снова подал голос Завадский.
На этот раз Екатерина Андреевна обернулась, но ничего не сказала.
— Муж постоянно изменял ей, и Чехова не могла ему этого простить, — продолжила она, вновь обращаясь к Чайкину. — Даже хотела развестись, но побоялась, что он ее убьет. Да-да, она так и сказала: убил бы. А когда открылась эта история с женой Фраймана…
