Искатель, 2019 № 02 - [66]

— Но война окончилась четыре года назад, да и вас освободили тогда же, — прозвучал то ли вопрос, то ли утверждение начальника уголовного розыска.

Николай поиграл желваками.

— Скрывать нечего, если имя мое узнали, то и остальное узнаете. В конце войны я сидел в австрийском плену, когда туда пришли наши войска. Нас освободили. Но злость осталась, вот я и ввязался в одну историю с избиением, кражей и насилием над женщиной. Мне присудили четыре года, вот все это время я сидел там в тюрьме. Обошлось бы простым порицанием, но помните, тогда вышел декрет о наказаниях русских солдат и граждан за издевательство над поверженным противником. Вот я и попал, как говорится, под горячую руку.

— Понятно, — кивнул Кирпичников. — И сразу сюда?

— А куда еще? Дома живого меня никто не ждет, жизнь надо начинать с нуля, вот я и решил начать ее с золота Соостеров… Но, видно, не судьба.

— Зачем было так жестоко поступать со всей семьей, тем более с детьми?

— Я хотел вначале понаблюдать за ними, вдруг Айно выдаст тайник, но он, как зверь, почувствовал, что кто-то живет рядом. Осторожным стал. Я несколько раз чуть было ему на глаза не попался, однако Бог миловал. Но один раз… — Николай отвернулся и умолк, потом поиграл желваками. — В общем, когда я Айно отправлял к праотцам, свидетельницей стала жена Каарла. Она видела меня и хотела бежать за помощью, тем более к ней приезжал ранее какой-то господин. Так получилось, что она не вняла моим словам, а дальше покатился ком. Меня увидела жена старого Соостера, потом то ли служанка, то ли еще кто. Я так и не разобрал. Остались дети, но поверьте, я сделал для них благо. Ну, начали бы мыкаться сиротами по чужим углам. Кому они нужны? Кому?

— Кому? — повторил Аркадий Аркадьевич. — Война прошла, и за четыре года появились в стране сиротские дома, в которых более-менее сносные условия, и учат там не только счету и ставить подпись, а читать и писать. Вы, Николай, просто отстали от изменений в стране. Мы живем в двадцатом веке, и он диктует совсем иные условия жизни.

— Все равно сирота всегда остается бесправной и…

— Вы, Николай, не правы, — вмешался в разговор Юрий Иванович, — вы слышали, что Эстония стала свободной республикой в составе Российского государства? И мы не оставляем на произвол судьбы ни одного эстонца.

— Такие же сказки, как и при царе. Одни слова, — отмахнулся Николай, дернул раненой ногой, скривился.

— Ваше право верить или нет, господин Незнанцев. Можно понять убийство взрослых людей, погрязших в грехах, но убийство детей?

Руки убийцы дрожали, и он бросал тяжелые взгляды то на Кирпичникова, то на Юрия Ивановича.

Аркадий Аркадьевич поднялся.

— Что ж, дальнейшее присутствие моих сотрудников здесь, в Эстонии, я считаю излишним. Теперь дело за следователем и прокурором. Но от себя могу сказать одно: мне жаль загубленных людей, но не вас, Николай Петрович. Многие прошли и через более жестокие испытания, но не уронили чести называться «человек». Но простите, о вас я сказать такого не могу. Если лишения превратили вас в бездушного зверя, то это полностью ваша вина, а не окружающих и сложившихся обстоятельств. Засим прощаюсь. Юрий Иванович, отправляйте господина Незнанцева в Талу.

4

До прибытия поезда оставалось время. Расположились в станционном буфете, разлили по фужерам легкое красное вино.

— Нет, Юрий Иванович, — Кирпичников говорил с серьезным выражением лица, — мы только подгоняли события под факты, а требовалось наоборот. Убийцу так или эдак поймали бы, но упустили бы много времени. В этом деле учить нам вас нечему. Сплошные ошибки.

— Убийца в тюрьме, а значит, и результат достигнут, — эстонский коллега пригубил вино.

— Пусть будет так, но я не очень доволен своими действиями. Портрет нам дали ваши… — Аркадий Аркадьевич споткнулся, не зная, как назвать того добровольного помощника.

— Аркадий Аркадьевич, называйте все своими именами, наши преступники.

— Да, ваши преступники предоставили портрет…

— Извините, но хорошо сработал ваш Иванцов.

— Ладно, Юрий Иванович, ему посчастливилось иметь хороших друзей в Военном министерстве.

— Я хотел поговорить о другом. Давайте пройдемся по свежему воздуху.

— Я не против.

На дебаркадере вокзала закурили. Кирпичников видел, что эстонский коллега чем-то обеспокоен, но не имеет смелости начать разговор. Начальник уголовного розыска не торопил, всегда считая: всему — свое время.

— Доволен ли ваш руководитель проведенным дознанием?

— Вы же слышали его слова…

— Это фасад, а что за ним — знаете только вы.

— Нет, Аркадий Аркадьевич, в данном случае мнение фасада и черного выхода совпадают. Я вас позвал по иной причине….

— Давно вижу ваше беспокойство, Юрий Иванович. Что все-таки стряслось?

Вместо ответа эстонец протянул конверт.

Кирпичников с интересом вытащил из него сложенный вчетверо лист плотной бумаги. Посмотрел на название и удивленно взглянул на Кеёрну.

— Да, это так.

— Не ожидал от генерала Игнатьева такой прыти, — скривил губы в горькой улыбке Аркадий Аркадьевич и глазами пробежал текст:

«Декрет от 4 апреля 1922 года о передаче Верховной власти.

Я, Верховный Правитель Российской Республики Александр Федорович Керенский, пять лет стоял у кормила власти и твердой рукой направлял корабль государства по бурному морю. Теперь же здоровье не позволяет мне не только принимать, но управлять страной. Мое тело приковано к постели, у меня нет возможности посещать дальние уголки страны для того, чтобы знать ваши нужды.