Искатель, 2018 № 12 - [12]

— Я не по службе, Серж, — испытывая приятное волнение, заявил Роман. — Есть разговор. Серьезный.

— Если серьезный, то через магазин, шеф.

— А то как же.

В вагончике Роман, что твой фокусник, извлек из-под топчана початую бутылку «Перцовой». Серж вроде как обрадовался, но скорее ловкости Романа, чем содержимому ботла. Посерьезнел, сказал:

— Я, если честно, не в настроении сегодня. Давай сам, а я с тобой посижу.

Роман пожал плечами и засунул бутылку под топчан.

— Пить в одиночку я не большой любитель. Если сговоримся, возможно, и ты передумаешь. Тогда вместе хлебнём. За удачу.

— А в чем предложение?

— Скажи, устраивает ли тебя твое финансовое положение?

— Да конечно же не устраивает, — Серж невесело хохотнул. — Я думаю, что оно, финансовое положение, не устраивает никого. И банкира тоже не устраивает.

— Я предлагаю способ поправить наше финансовое положение. Попросить банкира поделиться с нами.

— Нашел такого добряка?

— Вроде того, Серж. Только он об этом не знает, что к нам подобрел.

— Старшой, ты ничего не говорил, а я ничего не слышал. Рассекаешь?

Роман помолчал. Душевный подъем не покидал его, ораторский зуд одолевал. Сегодняшняя удача обещала чудеса впереди, и он решил не отступать, вот только начать с другого конца. И Ромку понесло. Он говорил о том, как власть дурит народ, о министрах-реформаторах, которые ничего не реформируют, о засилье олигархов, о нищете армии, об обманах баранов, поверивших в АТО, о воровстве волонтеров, о тупой покорности работяг.

— В армии, Серж, играли мы по воскресеньям в футбол — голые против одетых. Сейчас я тоже предлагаю сыграть — голым против одетых!

Серж не смотрел Роману в глаза. Сказал с кривой усмешечкой:

— С твоими талантами четверть века тому назад ты спокойно мог бы пройти в горсовет. Боролся бы теперь с коррупцией и поправлял бы по-тихому свое финансовое положение.

— Так там постоянная регистрация требуется, как я понимаю. А дело, в которое предлагаю войти, оно безопасное, Серж.

— Я понимаю, что политику необходима толика детской наивности, но не в такой же степени… Деньги в стране давно перераспределены, и они теперь принадлежат конкретным людям. А люди, которые сумели их захватить, потому и сумели их захватить, что… В общем, у того, кто посмеет к их денежкам руку протянуть, они свое с мясом выдерут — туг без вариантов.

— Взять, уйти, лечь на время на дно. И ты, Серж, российских сериалов про ментов насмотрелся. Не поймают! Вот скажи мне: разве заказные убийства раскрываются? А? Молчишь? То-то… А не раскрываются, потому как хорошо организованы. А теракты? Почему же должны раскрываться экспроприации, если они хорошо организованы?

— Чего-чего? Ты сказал — экспроприации?

— Нуда, «эксы». Вон Сталин в молодости разве грабил банки? Нет, он участвовал в экспроприациях на нужды революции. Вот так.

— Нуты даешь, шеф! Ты, значит, работаешь на революцию?

— Какая там у нас революция! С нашим-то быдлом! Нашего мужика все грабят, кому не лень, а он голову в плечи втягивает и прикидывает, на чем бы еще можно сэкономить и где смухлевать или украсть по мелочи, чтобы пережить тяжкие времена. А легче теперь не будет, потому как впереди рабство уже двойное: у своих доморощенных олигархов и у международного капитала! Я и говорю: с таким народом — каждый за себя!

— Разумно сказано, шеф. По этой позиции я с тобой согласен: каждый за себя.

— Вот видишь, Серж. Теперь техника безопасности. Учти, я только про общие принципы. Ты ничего толком не узнаешь и не будешь замешан, если не согласишься. Разве я не прав?

— Дежурство долгое, отчего не потрепаться. Валяй.

— Так вот, первая заповедь: не идти на дело… то есть на крупное дело дважды: взять только раз — зато уж под завязку! Вторая заповедь: не привлекать уже сидевших, вообще фигурирующих в полицейской картотеке, тех, у кого брали пальчики…

— А этот твой Корзухин? Ты уж меня прости, шеф, но парень явно приблатненный.

— При чем тут Корзухин? С чего это ты решил, что он у меня в деле?

— Хорошо, хорошо… Но мне кажется, что без своего человека, который может заглянуть в полицейский компьютер, ты не можешь гарантировать, что парень не сидел.

— Это верно. Да только с чего это ты решил, что у меня нет своего человечка среди ментов?

— Прекрасно. Одна только неувязочка: если ты возьмешь по-крупному, он тебя первый заложит.

— В теории возможно. Да только откуда ты взял, что у меня есть такой кадр?

Роман почувствовал себя очень неловко. И неприятно ему было, что психованный отставник нашел-таки слабое место и что понимает, подлец, это. Вон, в глаза не смотрит. Роман заговорил, излишне горячо заговорил, понимая, что убеждает в первую очередь самого себя:

— Корзухин туповат, но честен. Если бы хотел нас в ментовку сдать, это у него на морде было бы написано. Нет, никогда.

— Разве я, шеф, о том, чтобы в ментовку сдать — не к ночи будь помянута? Я про то, что приблатненный, а это противоречит твоему же закону.

— Заповеди, Серж.

— Без разницы, шеф. Если Корзухин сидел, его пальчики в компьютере. Его будут трясти, если что… Тебе соврать не сможет, а опера перехитрит, да?

— Не выйдет на него опер. Потому как Корзухин не сидел. Я тебе больше скажу, в этом увальне есть благородство. Он девчонку, которую шпана уличная к земле пригнуть хотела, отбил у них.