Веский аргумент, да.
— Она назвала Любомиру день, час и минуту смерти! Кто, кроме нее? Она знала, потому что это ее работа, а он знать не мог. Откуда?
Это действительно серьезно. В отличие от женской веры в сглаз, порчу и телепатию.
— Она его убила, и это так же очевидно, как то, что ты в это не веришь. Я хочу, чтобы ты расследовал это преступление. Убийство не должно остаться безнаказанным.
О Господи… Сколько раз Лайза повторяла эту фразу, добиваясь, чтобы она звучала естественно, а не как в голливудской мелодраме?
— Я эксперт по научно-техническим проблемам, — попытался объяснить Розенфельд, понимая, что Лайза воспримет его слова как беспричинный отказ. — Даже если бы я захотел, вести расследование не в моей компетенции.
Вот и он заговорил дежурными формальными фразами.
— И я не специалист в медицине, — продолжал Розенфельд. — Придется обратиться к…
Не надо было так говорить. «Придется обратиться» — значит, он, в принципе, согласен, что смерть Смиловича должна быть расследована. Если Лайза напишет заявление в полицию, Сильверберг вынужден будет реагировать. Поговорить с Лайзой, выслушать ее безумные «аргументы», объяснить, что порча и сглаз — вне компетенции полиции. Она станет настаивать, старший инспектор рассердится, ничего хорошего из их разговора не получится.
— Извини. — Лайза спрятала в сумочку зеркальце (зачем доставала? тоже какой-то обряд?) и поднялась. — Я думала… Когда-то, давно, мы с тобой хорошо понимали друг друга.
Да. Когда играли в индейцев, Розенфельд дергал ее за косы, а она визжала и бросала в него песком. И когда целовались за гаражом, где старый Вильнер держал давно не работавший трактор.
Розенфельд поднялся и вышел следом за Лайзой, оставив на столе десятидолларовую купюру.
— Лайза, — сказал он, поравнявшись, — ты возвращаешься в Детройт?
Она бросила на него равнодушный взгляд — ей хотелось, чтобы взгляд был равнодушным, он таким и был.
— Когда?
Она пожала плечами. Это от тебя зависит, — сказала взглядом.
— Давай встретимся завтра, — предложил Розенфельд. — Здесь, в два часа. Я ничего не обещаю.
Он и не мог ничего обещать.
— Хорошо, — сказала Лайза и ускорила шаг.
Он не стал ее догонять, чтобы спросить номер еетелефона или уточнить, где она остановилась.
* * *
Старший инспектор Сильверберг допил пиво, кивнул Бену, чтобы принес еще кружку, и сказал:
— Знатная история. Расскажу Мэгги, с твоего позволения. Она любит про вампиров, сглаз и черную метку.
Розенфельд уже полчаса ковырялся вилкой в тарелке. Почему-то сегодня бифштекс, который он с удовольствием ел каждый день, оказался непрожаренным, без соли и вообще как резина.
— А что делать с электронным письмом, в котором Смилович точно предсказал время своей смерти? — поинтересовался Розенфельд. — Это не мистика, такое письмо существует.
— Почту можно подделать, верно?
Бен принес кружку пива и заодно тарелку с креветочным салатом — вкусы Сильверберга ему были известны, — старший инспектор отпил глоток, чтобы снять пену, и поставил кружку на стол.
— Подделать можно все, — пожал плечами Розенфельд. — Только два «но». Первое: Лайза — сценаристка на телевидении, в компьютерах разбирается, как средний пользователь, она с детства терпеть не могла технику и точные науки. И второе: зачем ей это? Она далеко не дура и понимает, что подделку я разоблачу на раз-два.
— Значит, кроме сглаза, — ехидно заметил Сильверберг, — еще и ясновидение?
— Смилович был физиком, а не ясновидцем.
— Одно другому не мешает.
— Да! Но ясновидцы, насколько я знаю, никогда не предсказывают собственное будущее. Как и астрологи.
— Физик-ясновидец — оксюморон.
— Вот! То есть ты согласен, что Смилович использовал для предсказания физические методы?
Сильверберг поднял брови.
— Тебе судил», — осторожно сказал он. — Есть такие методы?
— Знаю, что существуют медицинские компьютерные про-фаммы, по которым рассчитывают развитие болезни на какое-то время. Летальный исход предсказать можно.
— Но не с точностью до минуты? Вряд ли врачи могли знать, что произойдет со Смиловичем даже через день.
— Вот видишь. Ты сам признаешь, что в этой истории что-то нечисто.
— Нечистая сила! — воскликнул Сильверберг и занялся креветками.
Розенфельд отложил вилку и нож и стал смотреть на старшего инспектора взглядом, значение которого оба прекрасно понимали. Сильверберг поглощал бифштекс так стремительно, будто за ним следила дюжина голодных котов.
— Не буравь мне череп, — не выдержал Сильверберг. — Ты прекрасно понимаешь: нет ни малейшей причины назначать полицейское расследование.
— Нет, — вынужден был согласиться Розенфельд. — Однако существует инспекторский надзор. Полиция имеет право…
— Не учи меня, — недовольно буркнул Сильверберг. — Об этом я уже подумал.
— А! Значит, тебя все-таки зацепило!
— Вот еще! Мистика, сглаз и ясновидение? Но я тебя знаю, и ты знаешь, что я тебя знаю. Инспекторский запрос. На основании чего? Почему полицию заинтересовала естественная смерть человека?
— Молодого физика, — поправил Розенфельд. — Букет редчайших болезней. Смерть — да, по естественным причинам. А болезни? Плюс предсказание.
— Твой бифштекс, — сказал Сильверберг, — точно был убит, а не помер естественной смертью у тебя в желудке. Ты только посмотри на это расчлененное тело! Работал профессиональный убийца бифштексов!
