Искатель, 2018 № 09 - [52]

— Довольно разношерстная компания, — заметил Иван Степанович, внимательно слушавший собеседника. — Предчувствую интересную интригу.

— Надеюсь, мой дорогой зритель, я тебя не разочарую, — усмехнулся Драматург. — Слушай и представляй сцену дальше. Действие происходит на узкой асфальтированной дороге между домами жилмассива, в будний день, в дневное время. Поперек дороги лежит, вытянувшись, старый одноглазый беспородный псе по кличке Нельсон. Пес грязный, по его поведению можно судить, что он выбился из сил. Нельсон жалобно поскуливает и медленно, грустно смотрит одним глазом по сторонам. Он явно нуждается в помощи. В это время возле пса, скрипнув тормозами, останавливается сверкающий лаком мерный «Майбах». Автомобиль нетерпеливо сигналит, требуя освободить дорогу. Он не может объехать собаку, так как не позволяет узкое полотно дороги. Нельсон делает попытку встать, но у него не достает сил даже на это. Он вновь прижимается к асфальту и, поместив морду между передними лапами, жалобно смотрит на грозный автомобиль и продолжает изредка поскуливать. Хозяин «Майбаха» что-то недовольно говорит водителю, и тот торопливо покидает автомобиль. Приблизившись к собаке, водитель, повысив голос и взмахивая руками, пытается прогнать собаку прочь, но пес не реагирует на его угрозы. Устало посмотрев на крикуна своим единственным глазом, он не изменяет своего положения. Мэр, сердись, бросает из машины водителю: «Чего ты уговариваешь какую-то псину? Пни хорошенько. А не уйдет, так оттащи в сторону. Похоже, нес больной». Водитель отвечает: «Наум Гордеич, мне тоже кажется, что собака нездоровая». Он осторожно тычет носком туфля Нельсону в бок, но пес не обращает на этот недружеский жест никакого внимания. Мэр, сердясь на водителя пуще прежнего, повышает на него голос: «Да оттащи ты его в сторону. У нас нет времени останавливаться из-за каждой собаки». Водитель отвечает: «Наум Гордеич, но пес грязный, может, заразный». Мэр: «Ну, так оттащи палкой». Водитель обеспокоенно: «Но я не вижу палки близко». Мэр, раздраженно: «Тогда поехали через собаку. Похоже, она уже не жилец».

— Ну и подлец же этот мэр! — не сдержался Иван Степанович. — Мне представляется, что у него вместо сердца булыжник.

— Не исключено, — согласился Драматург, — слушай дальше. В это время мимо проходит старушка Матрена Степановна. Она слышала натянутый разговор между хозяином машины и водителем. Сердито посмотрев на господина в машине, Матрена Степановна кричит ему: «Как это — поехали через животное?! Ты чо, с ума сошел?!» Мэр, недовольно сморщившись от резкого высказывания вдруг появившейся защитницы собаки, грубо бросает: «Если ты, старая, такая сердобольная, то сделай милость, оттащи эту псину в сторону. У меня нет времени ждать, когда твой пес соизволит освободить дорогу». Матрена Степановна: «Это не мой пес. Но как тебе не стыдно заставить немощную старуху убрать с дороги собаку, чтобы ты проехал на своей машине?! Ишь, какой важный. Постыдись. Лицо вон какое наел, что даже из машины лень вылезти. Выйди да перенеси собачку на травку. Неужели не видишь, что ей плохо? Наверное, какой-нибудь молодой негодяи прибил ее или отравил. Сейчас стало модно травить беззащитных животных. Люди стали жестокие, как фашисты. Я бы и слов на тебя не тратила, если бы у меня были силы. Мне уж без году девяносто». Мэр, раздраженно, переходя на крик: «Ты, бабуля, хоть знаешь, с кем разговариваешь? Я новый мэр города. Что значит — наел лицо? До девяносто лет дожила, а культуре общения с руководством не научилась». Матрена Степановна, удивленно, с иронией в голосе: «Надо же, мэр! Большой начальник, а ума с ноготь». Мэр, с угрозой в голосе: «Ты, бабка, не оскорбляй должностное лицо. Как бы не пришлось отвечать за оскорбление. Твое счастье, что старая». Матрена Степановна, посуровев лицом: «А чо ты мне сделаешь, господин мэр? Переедешь машиной, как хотел переехать эту несчастную собачку?» Мэр зло кричит водителю: «Макар, убери сумасшедшую старуху! И отодвинь наглую собаку с дороги ногами. У меня нет времени на пустую болтовню с глупым народом. Не бойся замарать туфли. Я куплю тебе новые». Матрена Степановна с презрением отстраняет руку водителя, взявшего ее под локоть, и самостоятельно, сердито постукивая тросточкой об асфальт тротуара, медленно уходит, проворчав при этом себе под нос со вздохом: «Ну и времена наступили! Люди хуже собак стали».

— Я полностью согласен с этой старушкой, — вставил Иван Степанович. — Действительно, некоторые люди хуже собак.

— Кто бы спорил, — кивнул Драматург. — Особенно это заметно среди людей богатых и наделенных властью. Озвученный эпизод — это всего лишь начало моей пьесы.

— Извини, что перебил. Рассказывай дальше.

— Дальше градус сюжетной интриги поднимается. К месту происшествия подходит грузная женщина средних лет, Ирма Леонидовна Ряшкина, хозяйка мясного павильона местного рынка. Уперев полные руки в бока, она недовольно смотрит на водителя «Майбаха», брезгливо толкнувшего лежащую собаку вбок носком туфли и переводит строгий взгляд на высунувшегося из кабины Клюкина. «Что тут происходит? — спрашивает она голосом полицейского, заметившего непорядок на улице. — Что за шум, а драки нет?» Мэр, язвительно усмехнувшись на ее вопрос, отвечает: «Вы, женщина, куда идете?» Ряшкина, обидевшись на тон Клюкина, бросает: «Куда надо, туда и иду. Вы, мужчина, не очень вежливы. Думаете, если обладаете «Майбахом», то можете разговаривать с людьми через губу? У меня машина не хуже вашей». Мэр, согнав с лица усмешку, отвечаете недружелюбной ехидцей: «Поздравляю! Меня совершенно не интересует, какая у вас машина. Соизвольте убраться с дороги, да поскорее. У меня нет времени на разговоры с посторонними лицами». Ряшкина, покраснев от возмущения, выкрикивает: «А ты, оказывается, хам». Мэр, побагровев от наглой дерзости, зловеще цедит сквозь зубы: «Что вы сказали? Сейчас же извинитесь! Вы знаете, с кем разговариваете? Я новый мэр города». И тут зависает пауза. Ряшкина в замешательстве. Она некоторое время о чем-то напряженно думает, сконфуженно бросая нервные взгляды по сторонам на подходящих людей. Водитель Квакин с ироничной усмешкой смотрит на Ряшкипу, довольный произведенным эффектом от слов своего высокопоставленного начальника. Ряшкина суетливо достает из сумочки носовой платок, задрожавшей рукой вытирает выступивший на лице нот. Она старается выиграть время, чтобы обдумать свое дальнейшее повеление. Наконец собирается с духом, изображает на лице улыбку умиления и произносит слащавым голосом: «Вы — новый мэр?! Очень приятно. Извините, не узнала. Хотя на листовках видела вас. Знаете, работа, суета, присесть некогда, совсем замоталась. Извините еще раз! Простите, как вас по имени-отчеству?» Ряшкина вновь вытирает платком вспотевшее лицо, не зная как с достоинством выйти из щекотливой ситуации. Она впервые попала в столь унизительное положение. На рынке — другое дело. Там она чувствует себя королевой, ей многие льстят и заискивают. Мэр, довольный, как и водитель Макар, произведенным на женщину-грубиянку эффектом, строго, но с оттенком снисходительности роняет: «Ко мне нужно обращаться — Наум Гордеич». Ряшкина изображает на лице высшую степень уважения и с натянутой улыбкой отвечает: «Очень приятно, Наум Гордеич! Очень приятно! А я — Ирма Леонидовна, хозяйка мясного павильона местного рынка. Как это я вас сразу не узнала! Извините, пожалуйста, мою бестактность. Простите, ради бога». Мэр с нетерпеливой досадой кидает: «Не задерживайте, Ирма Леонидовна. У меня нет времени на пустые разговоры. Идите на свой рынок… Хотя у меня к вам небольшая просьба». Ряшкина, преданно уставившись в строгое лицо мэра, торопливо отвечает: «Я к вашим услугам, Наум Гордеич. Что надо сделать?» Мэр с усмешкой: «Уберите с дороги собаку. Мой водитель нерешительный, не знает, с какой стороны подойти к ней. А вы, я вижу, женщина решительная, не из боязливых». На лице Ряшкиной растерянность от унизительного предложения. Она сконфуженно оглядывает собравшихся зевак, ища поддержки. Вот ее бегающий взгляд останавливается на Авдее Филиппове, круглом, словно колобок, мужчине лет пятидесяти. Ряшкина облегченно вздыхает и обращается к мэру: «Наум Гордеич, среди нас находится скорняк Авдей, — она указывает на Филиппова, — его может заинтересовать шкура этого пса. Думаю, Авдею и следует поручить заняться собакой. А то пес подохнет, провоняет и шкура станет негодной». Филиппов возмущается: «Ты что, Ирма, совсем рехнулась?! Предлагаешь содрать шкуру с живой собаки! Я не живодер. Я скорняк культурный, меня многие знают». Тут в разговор вступает худая сутулая женщина в почтенном возрасте, Зайцева Агнесса Устиновна, страстная любительница кошек. Она эмоционально обращается к собравшимся: «Граждане, а ведь пса можно вылечить. Неужели среди вас нет человека, который пожалеет больную собаку?! Люди вы, в конце концов, или нет?» Скорняк отвечает Зайцевой с ехидной ухмылкой: «Агнесса Устиновна, чем советы другим давать, сами и подберите собачку, вылечите. Все знают — вы большая любительница животных». Зайцева кидает недовольный взгляд на скорняка и осуждающе качает головой: «Ты, Авдей Спиридоныч, злой человек. Как будто не знаешь, что я подбираю бездомных кошек. У меня в квартире на данный момент двадцать шесть кошечек. И все они в полном здравии. Ни одной больной не осталось, всех вылечила. Пенсии на это доброе дело не жалею. Но собаку мне брать нельзя. Мои кошечки с собакой не уживутся. По природе у них антагонизма. И тебе, Авдей, это должно быть известно. Хотя в такой тонкости ты, похоже, не разбираешься. Души у тебя нет, шкуродер». Филиппов, обидевшись, повышает голос: «Но-но, кошатница, прошу без оскорблений!» Тут Ряшкина пытается установить контроль над общим разговором. Она обращается к толпе дружеским тоном, стараясь повысить среди присутствующих свой пошатнувшийся авторитет. «Я, дорогие мои, — говорит она, — тоже неплохо отношусь к животным. И этого несчастного пса могла бы взять к себе, будь он породистым. Можете представить, что скажет мне муж, если принесу с улицы одноглазую беспородную собаку! Сеня у меня человек высокого интеллекта, в свободное время детективные книжки читает. Он любит, чтобы дома все было высокого качества. А тут беспородный одноглазый пес, да еще какой-то больной!.. Может, заразный…» В разговор вклинивается скорняк Филиппов, он ехидно обращается к Ряшкиной: «А кем твой Сеня-интеллектуал работает? Поведай публике, не все знают». Ряшкина, недобро глянув на скорняка, с нотками враждебности отвечает: «Сеня трудится рубщиком мяса. И что с того? Любая профессия достойна уважения. Ты вот, Авдей, со шкурами убитых животных работаешь, но я над тобой не смеюсь. Мне до тебя дела нет. Каждому свое. Я бы взяла эту несчастную собаку к себе домой, но наперед знаю, что Сеня не одобрит моего поступка. А мы без взаимного согласия никаких необдуманных поступков не совершаем. Где гарантия, что этот пес не болеет птичьим гриппом?» Среди присутствующих раздаются сдержанные смешки, а из открытого окна третьего этажа «хрущевки» доносится ядовитый смех подвыпившего мужчины, Свистунова Василия. Его смех адресован Ряшкиной: «Собаки, Ирма Леонидовна птичьим гриппом не болеют. Это тебе не голуби». Ряшкина, обидевшись на несвоевременную колкость Свистунова, с подчеркнутой неприязнью отвечает: «Какая разница — птичий грипп или собачий. Может, собачий еще пострашнее… А ты, Василий, опять нализался? Все самогонку гонишь? Молчал бы ты уж, алкаш несчастный!..» Свистунов оскорблен, он намерен оставить последнее слово за собой: «Злая ты базарная баба, — выкрикивает он, — я в отпуске, имею право и выпить. И самогон тать Закон не запрещает, я самогонкой не торгую. А вот в твоем павильоне вместо баранины доверчивому покупателю могут подсунуть дохлую конину, которая не проходит санитарной проверки. Почему такое возможно в твоем мясном павильоне? Отгадка тут простая — проверяющие тобою подкуплены. И сказать в свое оправдание ты ничего не можешь, потому что это истинная правда. Ты, Ирма, даже сейчас не покраснела. А почему? Потому что у тебя нет совести». Ряшкина зло смотрит на разоблачителя ее темных коммерческих дел и с нервным смешком выкрикивает: «Брешешь, пьянчуга! Кто тебе поверит? У тебя от пьянства уже башню снесло». Свистунов смеется: «Что, не нравится, правда глаза колет? Знаю я твоих контролеров. Они из твоего кабинета с пакетами мяса уходят. Так что чья бы корова мычала, а твоя молчала». Мэр, потеряв терпение, вылезает из машины и властно, повышенным тоном командует: «Сейчас же прекратите заниматься сплетнями и взаимными оскорблениями! В конце концов, кто-нибудь уберет собаку с дороги? Я опаздываю на совещание». Тут к толпе подходит Анжелика Лисичкина, крашеная блондинка лет тридцати пяти, владелица «Салона красоты». От нее резко пахнет импортным парфюмом. Она проталкивается поближе к машине и спрашивает с любопытством: «Кого задавили? Сейчас каждый день кого-нибудь где-нибудь давят». Увидев лежащую собаку, Лисичкина теряет интерес к происшествию и роняет разочарованно: «A-а, это собаку переехали. Их, бездомных, много по городу бегает. А чего собрались-то?» — Владелица «Салона красоты» в недоумении оглядывает толпу. Мэр, находясь в крайней степени раздражения, грубо бросает: «Вас ждали, молодая-интересная. Может быть, вы уберете с дороги это непонятливое животное. Мне нужно проехать. Я опаздываю на совещание».