Искатель, 2018 № 08 - [33]

Потерзав феечек, Соня вертит головой, обнаруживает меня на краю, зовет:

— Балсик, не уходи.

— Не уйду. Давай заберусь под бочок, мрр.

— Ты так гломко муллыкаес, как тлактол. Холосый, холосый. Давай ты будес моим самым лутсым длугом, а я твоим.

— Давай, мрр.

— У меня совсем нет длузей. Я во дволе хочу иглать с Тасей и с Максимом, а они со мной не хотят. Они говолят, что я все влемя хочу быть главная.

— А ты хочешь быть главной?

— Я главная, а они меня не слусаются.

— И как ты поступаешь?

— Я с ними делусь, стобы они со мной длузыли, а они все лавно меня не белут.

Инфанта шмыгнула носиком, стала тереть кулачками глазки. Кладу лапы ей на плечи и языком слизываю слезки со щечек. Язык шершавый, инфанта надулась, отстранилась, смотрит исподлобья. Но вот распахиваются просохшие глазки, размыкается ротик с молочными зубками, и мрачная мансарда наполняется веселой музыкой детского смеха. Однозначное лекарство, смех оказывает терапевтическое воздействие не только на его обладателя, но и на слушателя — у ребенка я отметил снижение температуры, у себя прекращение настырного гудежа в голове. Инфанта прижимает меня к себе, целует в лоб и, проводя ручкой по шерстке, отпускает.

«Соня! Ты где? Что ты там делаешь? Смотри, осторожно спускайся, милая, не упади с лестницы. Леля, у нее лоб горячий! Митя, разбери постель. Александра Владимировна, есть градусник? Жора, приготовь ванну».

Расчирикались. Одна дисциплиной хочет уморить, другая райскими Европами, даже не представляя себе, какого всамделишного рая лишает своего детеныша. Упражняйтесь, подумал тогда, вон, на мужиках, а единственного друга я обижать не позволю, зуб даю.

23 ноября

В Европы не поехали, осенью на дачу тоже, и я год довольствовался косвенными данными о том, как младшее поколение родителей наращивает совместное поступательное движение, держа все скопом старшее поколение на удаленном доступе. Леля с Митей не жалели сил на развитие ребенка, водя его в места разнообразных общественных увеселений, в том числе хоровую студию, занимая развивающими играми, в том числе на современных электронных носителях, не пренебрегая и бумажными книгами. Правда, баба Шура изумлялась, что среди литературных героев преобладают какие-то современные иностранцы, Петсон с Финдусом, настоятельно рекомендовала по телефону невестке обратиться к великому русскому писателю Пушкину и была уличена во время одного из редких свиданий в попытке прочесть внучке «Сказку о мертвой царевне», но получила отпор, а затем объяснение, что ребенку трудно разобрать устаревшую лексику. Прямо вижу поэтессу Ахматову, нависшую над не признающей нафталинных авторитетов Лелей: «А ты на что? Ты и объясни устаревшую лексику». Пересказывая хозяину подробности посещения, хозяйка гневно заключила: «Представляешь, эти остолопы собираются вырастить ребенка без Пушкина, а эта дура, по-моему, сама не понимает половину слов».

Внучка же, как царевна из означенной сказки, между тем росла, росла. К четырем годам она научилась какать в горшок, вот, ликовал Митя, всему свое время, освоила айпад и смотрела по нему мультики, видела почти все любимые мамины фильмы, ела через пень колоду, засыпала и вставала поздно, выдавала кучу ненужной, по мнению бабушки, информации и больше всех на свете любила мамочку. В мое отсутствие, разумеется.

Объединяла поколения общая печаль — ребенок часто болел. Старшие в лице Шуры выражали озабоченность ежедневными шестикратными телефонными звонками, Леля наваливалась на беду с удесятеренной энергией, привлекая, по выражению той же Шуры, медицину катастроф из врачей различных специальностей, в том числе гомеопатов. Митя бесконечное количество раз отправлялся в аптеку за бесконечным количеством лекарств. Врачи попадались в основном плохие, лекарства в основном не помогали, но ребенок каким-то чудом выживал и даже выздоравливал.

Скучаю.

24 ноября

Прошлогодний майский приезд на дачу был простым визитом вежливости, никак не связанным ни с идеей укрепления ребенкиного иммунитета, ни с идеей примирения враждующих коалиций. Однако внутри молодежной коалиции проявился давно, по-видимому, назревший конфликт. Во время дневного полулежания в спальне, когда Соня была отдана на откуп старикам, Леля, немного нервно теребя мою шерсть, решила вновь поднять, если не закрыть, вопрос своего выхода на работу:

— Все, Мить, не спорь. Соня осенью в детский сад, а я на работу.

— Опять? На какую работу, Лель? Журнала нашего давно не существует, а остальные места, куда ты хочешь пойти, извини, убогие.

— Ты специально так говоришь. Просто не хочешь меня отпускать. Ты вообще меня никуда не отпускаешь.

— Пожалуйста, иди куда хочешь. С кем? С друзьями-одноклассниками? Куда? В клубы? А Соня с кем останется? Старикам ты ее не доверяешь.

— Сказала же, она в детский сад, я на работу!

— Хорошо, зайка, не кипятись. Осенью посмотрим.

Наши с Соней игры принципиальных изменений не претерпели: прятки, догонялки, из засады нападалки. В разговорах она мало делилась скудными жизненными впечатлениями, в основном придумывала волшебные истории, в которых представлялась могущественной волшебницей, обладающей абсолютной властью. На этот раз я был доблестным рыцарем, превращенным злой колдуньей в кота. Признаком заколдованности выступила голубенькая ленточка на моей шее, имеющая реальное отношение к оберточной бумаге от подарка, теперь уже не вспомнить какого.