Искатель, 2014 № 08 - [28]

— Не знаю, Сан Саныч, — пожал плечами Вадим, — я уж о ней как можно вежливее, но она все равно молчит. Не знаю, какой еще подход нужен. Одно повторяет: «Ты меня, сынок, не допрашивай. Все равно ничего не скажу». Спрашиваю: «Почему?» Молчит. Правда, первый раз ответила, что на суде все скажет. А меня все предупреждала, чтобы я медальон не потерял. Точно — больная.

— А может, и не больная, — предположил прокурор, — может быть, у нее есть какие-нибудь причины молчать. Не будем спешить с выводами. Мы ведь с тобой не судьи.

— Не без того, — улыбнулся Вадим. — Пирожки пекла. Говорила, что специально для меня. Она мне казалась очень гостеприимной и приветливой женщиной. И несчастной. Даже жалко ее было.

— Понятно, — вздохнул прокурор, и вдруг его голос стал деловым и суховатым: — Значит, поступим так, Вадим Сергеевич: Я тебя отстраняю от дальнейшего расследования этого уголовного дела и принимаю его к своему производству. По закону я сам имею право вести расследование. А ты займешься другими делами.

— Отстраняете? — изумился Вадим. — Но почему, Сан Саныч?

— Что всполошился? — помягчел Кравцов. — Лично к тебе у меня никаких претензий нет, но раз ты, будучи в должности следователя, был близко знаком с обвиняемой, то для дальнейшего объективного расследования целесообразно дело, это у тебя забрать. Все, тема закрыта, — прокурор хлопнул ладонью по уголовному делу, что означало — решение окончательное и обжалованию не подлежит.

Посмотрев внимательно на расстроенного молодого следователя, Кравцов усмехнулся:

— Не раскисай, следователь. Набирайся опыта. Это обычная наша практика. По нашим делам не должно быть никаких сомнений. На то мы и прокуратура. Разрешаю присутствовать при допросе Лопатиной. Если, конечно, у тебя не пропал интерес к этому делу. Для практики тебе, думаю, будет весьма полезно.

— Спасибо, Сан Саныч! — оживился Вадим. — Разумеется, интересно и полезно. Если, конечно, обвиняемая вообще станет говорить.

— Посмотрим — сказал слепой, — обронил прокурор и снял трубку с телефонного аппарата. Набрав номер начальника райотдела полиции, он распорядился привезти обвиняемую Лопатину на допрос.

20

Когда в кабинет прокурора омоновцы ввели в наручниках Ульяну Лопатину, Вадиму показалось, что это не та женщина, у которой он квартировал, а какая-то другая, точнее — сгорбленная невысокая старушка в черном платье, в черном платке, с землисто-серым лицом.

— Снимите наручники, — приказал прокурор омоновцам, — и подождите в коридоре.

Когда приказ был исполнен, Кравцов обратился к обвиняемой:

— Садитесь, гражданка Лопатина.

Ульяна, потирая запястья рук, молча опустилась на предложенный ей стул и уставила неподвижный взгляд в пол.

— Как с вами обращались? — продолжил Кравцов. — Есть ли у вас какие-либо просьбы, ходатайства?

— Обращение нормальное, — глухо вымолвила Лопатина. — А просьба одна, — она бросила косой взгляд на Вадима, сидевшего в сторонке, — прежняя просьба.

— Какая?

— Верните медальон. Он мне душу будет согревать.

— Эту вашу просьбу удовлетворить не могу, — отказал прокурор. — Медальон обнаружен на месте преступления и является вещественным доказательством по уголовному делу. Суд будет решать, вернуть его вам или оставить при уголовном деле. Другие просьбы у вас имеются?

— Нет, — тихо ответила Ульяна и опустила голову пуще прежнего.

— Тогда перейдем к делу, — сухо продолжил Кравцов. — Ставлю вас в известность, что ваше уголовное дело с этой минуты буду вести я. Следователь Снегирев Вадим Сергеевич отстранен мною от его производства по причине непосредственного знакомства с вами.

— Я не согласна, — подняла голову Лопатина, — хочу, чтобы мое дело вел он.

— Я не могу пойти навстречу вашему желанию, — покачал головой прокурор, — по закону не положено. В связи с вашим желанием возникает логичный вопрос: почему же тогда вы отказались давать показания Вадиму Сергеевичу?

— Он не вернул мне медальон, — буркнула Ульяна, — вот я и разозлилась на него. Но уже простила.

— Гражданка Лопатина, вы ведете себя как обиженный ребенок, у которого отняли любимую игрушку, — жестко заметил прокурор. — Вы хоть сознаете всю тяжесть своего положения?

— Мне все равно, — мрачно ответила обвиняемая. — Чем быстрее расстреляют, тем лучше. Хочу быстрее встретиться с мужем.

— Сейчас не расстреливают, — пояснил прокурор, — а назначают пожизненный срок. В ваших интересах сотрудничать со следствием. Вам должно быть известно, что чистосердечное признание и раскаяние смягчают вину подсудимого. А вы, напротив, отказываетесь давать показания.

— Это плохо, что не расстреливают, — тяжело вздохнула Лопатина. — Значит, в любом случае меня не расстреляют?

— Нет, не расстреляют. Как вам уже было сказано, максимальное, что вас ожидает, — пожизненное заключение.

— А если я буду давать показания и отвечать на все ваши вопросы? — с надеждой спросила Ульяна. — Может, судьи сделают исключение? Вы попросите, чтобы меня расстреляли?

Кравцов не нашелся, что ответить, и многозначительно переглянулся с Вадимом. Следователь молча покрутил пальцем у виска, как бы напоминая прокурору, что Лопатина, вероятнее всего, психически больна.