Искатель, 2009 № 07 - [39]

С тех пор внутри нее поселился — временами стихая надолго, на целые недели и даже месяцы, но рано или поздно возвращаясь, взрываясь громким шорохом и звоном, — лунный дождь.

Что-то проросло у нее внутри, в те минуты, когда она, лежа на животе и соскальзывая по глине в обрыв, пыталась поймать руку сестры, белую в свете луны, мокрую, судорожную… Мысль, внезапно овладевшая ею, была чудовищной в своей простоте и ясности, и ей тогда показалось, что эта мысль уже давно живет внутри нее. Надо просто отдернуть руку. Отползти по глине от обрыва прочь. Ничего не делать, только ждать…

И тогда на свете больше не будет другой, такой же, как она. И никто не будет спрашивать ее, Даша она или Маша. И главное, сестра будет наказана за то, что сделала, ввергнув их обеих в нищету и позор.

Маша схватила руку, затем — другую, под ногу попался какой-то корень, острая боль вывернула сустав, Маша вскрикнула, но не отпустила рук. Через минуту сестра сидела рядом с ней на обрыве, часто и хрипло дыша, живая, истекающая кровью, но живая. И полное круглое лицо, широко улыбаясь, смотрело на них из-за пелены дождя.

2

Дарья считала, что на ее долю выпало гораздо больше испытаний, хотя еще неизвестно, что страшнее — быть виновной в смерти родителей или своими глазами увидеть эту смерть? Да, Дарья была виновна, но в тот день ее не было дома, она ночевала у бабушки и вернулась, когда следы крови были тщательно вытерты.

Так или иначе, ужас, который произошел в их жизнях, они разделили на двоих, поровну. Тогда им только что исполнилось по двенадцать лет. Отпраздновали общий день рождения, затем, по традиции, собрались поехать к бабушке в Пугачи, дальний район города, куда они обычно отправлялись с ночевкой. Но Маша простудилась, и ее оставили с отцом. Дарья же поехала к бабушке вдвоем с матерью.

Отец уложил Машу спать, ей было непривычно и страшно в комнате одной, отец долго сидел на краю постели, держа ее за руку, она задремала и проснулась в ужасе, что он уже ушел, но он все еще сидел, нежно держа ее за руку. Будто чувствовал, что они расстаются навсегда…

Ночью Машу мучил кошмар, он был громкий, звуковой; как оказалось, она просто слышала сквозь сон настоящие крики. Она проснулась под утро, будто кто-то толкнул ее в плечо. Маша не сразу вспомнила, почему кровать сестры пуста. Ей захотелось в уборную, она прошлепала босыми ногами по комнате, в коридоре испугалась своего отражения в длинной ночной рубашке, даже вскрикнула от испуга.

Потом ей захотелось посмотреть, как спит отец. Дверь родительской спальни была почему-то открыта настежь, в спальне горел свет. Еще Маша почуяла какой-то странный запах, такой же, какой был летом в сарае у бабушки, где зарезали кролика…

Отец лежал у двери, прижавшись щекой к дощечкам паркета, в огромной черной луже, а мать стояла посреди комнаты на цыпочках, Маша бросилась к ней, но поскользнулась, упала, обеими ладонями заскользила по кровавому пятну. Дальнейшее она помнила смутно, весь этот ужас просто вымело из ее памяти: как она сидела в шкафу, через щелочку присматриваясь к матери, которая неподвижно стояла на цыпочках под люстрой, на самых кончиках пальцев, будто балерина…

Оказалось, что отец давно жил с Дарьей как с женщиной, мать подозревала это, но только сейчас, оставшись у бабушки вдвоем с матерью, Дарья во всем призналась… Мать приехала на последней электричке, они ругались, мать схватила нож и перерезала отцу горло, он едва смог доползти до двери. После она накинула веревку на крючок от люстры и…

Никто не взял их к себе жить, даже бабушка, мать их матери. Впрочем, ее можно понять. Близняшек определили в детский дом имени Куйбышева, потом перевели в другой — в «Солнышко», потом в третий… И всюду за ними ползло, укореняясь на новом месте, разрастаясь, словно опухоль, их прошлое.

Иногда Маша ненавидела ее и желала ее смерти. Дарья родилась на несколько минут раньше, и она всегда вела себя как старшая сестра. Дарья первой стала встречаться с парнями. От-куда-то у нее завелись деньги, вскоре все объяснилось самым банальным образом… 

Так прошло пять лет. Вскоре у Дарьи появился тот, кого в старину называли «покровитель». Он-то и выхлопотал сестрам квартиру в городе, в новом районе, на Омской улице…

Оренбург — небольшой город, не Самара, третья столица России: здесь все друг у друга на виду. Но уехать они не могли. Дарья была со всех сторон повязана своим бизнесом, а Машу тот же Дарьин высокопоставленный «покровитель» устроил в театральное училище, куда детдомовская девчонка, даже при самом высоком таланте, сама поступить никогда бы не смогла.

«Покровитель» погиб, его застрелили при очередном переделе власти. Маша давно уже окончила училище и работала в театре, снимала комнату на Чапаевке, сестру не видела уже больше года: однажды, в глухую осеннюю ночь убежала из дома, когда их случайно перепутал Дарьин клиент.

Обо всем этом ей хотелось забыть — сестра выставила ей счет: дескать, она ее содержала, пока Маша училась, давай отрабатывай…

Все это было ужасно, она считала себя безнадежно испорченной, ей хотелось умереть. О, если бы навсегда все эти омерзительные воспоминания покрыл лунный дождь!