Искатель, 2004 № 07 - [3]

— Рад снова видеть вас, — раскинул руки, словно для объятий, Ластиг. — Примите мои поздравления! Должен без лишней скромности сказать, что вашей победой вы отчасти обязаны и мне. Уж я замолвил словечко…

Осыпав гостя комплиментами и обласкав улыбками, Мишель Данте напомнил о комиссионных, и Андрэ Пуазон незамедлительно вручил ему чек на предъявителя.

— Теперь о менее важном, — засмеялся чиновник, убирая чек на 5 тысяч франков в шикарное портмоне крокодиловой кожи. — Из тех же соображений секретности было решено открыть специальный счет на фамилию Ластиг, на который вы и переведете деньги за снос башни. Надеюсь, у вас нет возражений?

— Н-нет, — после небольшой заминки ответил Андрэ Пуазон.

— Отлично! Тогда я немедленно отправляюсь в министерство, чтобы там поспешили с оформлением надлежащих документов. Сегодня вторник? К пятнице все будет готово. Как только оговоренная сумма поступит на счет месье Ластига, башня ваша!

Обменявшись рукопожатием, они расстались. На следующий день Виктор Ластиг снял со своего банковского счета 50 тысяч долларов (Сейчас, с учетом инфляции, эта сумма была бы в 30 раз больше. — С. Б.) и отбыл из Парижа.

Но это был еще не конец…

Два дня спустя Мишель Данте позвонил Андрэ Пуазону с извинениями:

— Вы же знаете нашу бюрократию!. Оформление бумаг затягивается, но не волнуйтесь, через пару недель все будет готово.

Пуазон попробовал было возмутиться, но Ластиг не стал его слушать и положил трубку. Он был уверен, что финансист, наверняка заподозривший неладное, все-таки повременит, надеясь на чудо, обращаться в полицию. Две недели по крайней мере.

Выждав несколько дней и через своих сообщников получив подтверждение, что заявления в полицию от Пуазона не поступало, Ластиг вернулся в Париж, где встретился с промышленником из Лиона, тем самым, с набриолиненными усами, также претендовавшим на 7 тысяч тонн металлолома. И на этот раз все прошло гладко. Получив чек на 4 тысячи франков и сняв со счета еще 40 тысяч долларов, Ластиг сел в поезд и к утру был в Дувре, где поднялся на борт парохода, отправлявшегося в Соединенные Штаты.

По накатанной дорожке

В час, когда Виктор Ластиг ступил на благословенную землю Америки, во Франции разразился скандал. Толстяк из Лиона, получивший-таки соответствующие бумаги, во главе вереницы грузовиков с рабочими и оборудованием, подкатил к подножию Эйфелевой башни.

— Все, ребятки, теперь это моя собственность, — заявил он полицейским, в чьи обязанности входило охранять символ Франции.

В этот момент рядом затормозил автомобиль, из которого выскочил Андрэ Пуазон.

— Вы ошибаетесь, милейший, это принадлежит мне.

В доказательство Пуазон предъявил бумаги, ничем не отличающиеся от тех, что имелись у лионца. Только фамилии подрядчиков были разные… Надо ли говорить, что бумаги эти были искусной подделкой?

— Нет, это вы ошибаетесь!

Началась перебранка, конец которой положил полицейский, возглавлявший охрану башни.

— Значит так, — сказал он. — Вы можете говорить что угодно, но еще один шаг, и мы будем стрелять.

— Да я тебя!.. — придвинулся к нему толстяк из Лиона, за спиной которого маячил всклокоченный Пуазон.

Полицейский достал револьвер. Предприниматели были вынуждены отступить.

…Об этой стычке тем же вечером поведали читателям парижские газеты. Постепенно стали известны и другие, поистине анекдотические подробности аферы, задуманной и осуществленной Виктором Ластигом.

Сам же мошенник следил за набиравшим силу скандалом из-за океана, наслаждаясь тем, что его имя не сходит с газетных страниц. Одно удручало: он не мог в полной мере вкусить радостей обрушившейся на него славы, поскольку был вынужден скрывать свое имя, опасаясь уголовного преследования. Но тут уж ничего не поделаешь, такова доля жулика.

А так, в принципе, в Америке Виктору Ластигу жилось хорошо. Время «сухого закона» и подпольных казино позволяло без помех преумножать состояние, чем Ластиг и занимался. Но потом он допустил непростительную ошибку: поддавшись общему настрою, пустился в биржевые спекуляции и скоро остался ни с чем. Чтобы вновь оказаться «на плаву», требовался стартовый капитал, и Граф решил попросить взаймы у всесильного босса чикагских гангстеров Аль Капоне.

— Мне нужно 50 тысяч долларов, — сказал он, не отводя глаз от изуродованного шрамом лица Капоне. — Через два месяца я верну в два раза больше.

— Ты понимаешь, что с тобой будет, если ты нарушишь слово? — спросил гангстер, перекатив из одного угла рта в другой длинную кубинскую сигару.

Ластиг кивнул:

— Тогда мне не жить. Но дело верное!

— Что ж, — Альфонс Фьорелло Капоне скривил губы в зловещей улыбке, — смотри!

Через два месяца, день в день, Виктор Ластиг вновь предстал перед гангстером, положил на стол пухлый конверт с деньгами, и сказал, что дельце сорвалось, и потому он принес выданные ему 50.000 — цент в цент.

— Так получилось… — проговорил он сокрушенно.

— Да ты честный человек! — воскликнул мафиози. — Это сейчас редкость.

Капоне вытряхнул из конверта стопку купюр, отсчитал 5 тысяч долларов и протянул банкноты Ластигу:

— Вот, возьми «пятерку». Всегда приятно помочь порядочному парню.