Искатель, 1989 № 06 - [51]

Весть о том, что я присутствовал при вскрытии Глинера, дойдет до Джорджа Каспара через день, Тревор Динсгейт узнает об этом, несомненно, узнает.

У меня все еще есть возможность уехать. Еще не стишком поздно. Я могу уехать и не подавать о себе известий.

Я покинул побережье и поехал на своей машине в Кембридж. Остановился в отеле «Юпиверсити армс» и утром отправился в фирму «Тайрсон фармасьютиклз вэксин лэйборэториз». Спросил мистера Ливингстона, и он вышел ко мне.

— Мистер Холли? — Ливингстон пожал мне руку. — Мистер Армадейл звонил мне и объяснил, что вам нужно. Я полагаю, что могу помочь вам.

Он привел меня в большую лабораторию, стеклянные стены которой выходили с одной стороны в коридор, с другой — в сад, и с третьей — и соседнюю лабораторию.

— Это экспериментальный отдел, — сказал он. — Итак, задайте свой вопрос.

— Да, да… Как случилось, что лошади, которых вы использовали в сороковых годах для получения сыворотки, заразились эризниелоидом?

— Мы опубликовали материал на эту тему, не так ли? До моего прихода сюда, разумеется. Но я слышал об этом. Да. Что ж, такое может случиться. Хотя и не должно. Обыкновенная небрежность, понимаете?.. Вам известно что-нибудь о производстве сыворотки против эризипелоида? — спросил он.

— Считайте, что почти ничего.

— Тогда я объясню вам, как объяснил бы ребенку. Не возражаете?

— Прекрасно.

— Вы делаете инъекцию живой культуры эризипелоида лошади. Я сейчас говорю о прошлом, когда для этого использовали лошадей. Кровь лошади вырабатывает антитела для борьбы с микроорганизмами. Но лошадь не поддается заражению, потому что такая болезнь бывает только у свиней. Иногда стандартная культура эризипелоида теряет силу, и для того, чтобы сделать ее снова вирулентной, мы пропускаем ее через голубей. Это обычная практика. Живые вирулентные микроорганизмы, взятые от голубей, были помещены в чашки, в которых находилась кровь. Там они размножались. Таким образом получалось достаточное количество для инъекций лошадям. Кровь на чашках была бычья. Но однажды из-за чьей-то небрежности микроорганизмы были введены в агаро-кровяную среду, которая была приготовлена не на бычьей, а на лошадиной крови. В результате получился мутантный штамм. — Он сделал паузу. — Никто не сознавал, что произошло, до тех пор, пока мутантный штамм не был введен лошадям, которых использовали для получения сыворотки, и все они заболели эризипелоидом. Мутантный штамм оказался поразительно устойчивым. Инкубационный период составлял сутки-двое после прививки, и всегда вслед за этим развивался эндокардит, то есть воспаление сердечных клапанов.

В соседнюю комнату вошел молодой человек в расстегнутом белом халате, и я видел, как он ходит и что-то ищет.

— Что было дальше с мутантным штаммом? — спросил я.

Ливингстон помолчал, потом произнес:

— Мы сохранили немного, я бы сказал, как диковинку. Но, конечно, сейчас он уже ослаблен, и для того, чтобы восстановить в полной мере его вирулентность, его надо было бы…

— Ясно… пропустить через голубей.

— Именно так, — подтвердил он.

— И какая нужна квалификация, чтобы пропустить его через голубей и потом вырастить культуру на агаро-кровяной среде?

Он заморгал.

— Я, конечно, мог бы это сделать.

Молодой человек в соседней комнате заглядывал в шкафы.

— А есть ли где-нибудь в мире, кроме этой лаборатории, образцы такого мутантного штамма? Точнее, послала ли ваша лаборатория какие-то образцы в другие места?

— Не имею ни малейшего представления. — Ом посмотрел через стекло и показал на человека в соседней комнате. — Вы можете спросить Барри Шаммока. Он должен знать, так как специализируется на мутантных штаммах.

Я знаю это имя, пронеслось в моем мозгу. Я… о боже.

Меня охватила дрожь.

— Расскажите мне о вашем мистере Шаммоке, — попросил я.

Ливингстон был прирожденным болтуном и не усмотрел в этом никакого подвоха.

— Он с трудом выбился из самых низов. До сих пор сохранил акцент.

— Какой акцент?

— Северный. Точно не знаю. Какое это имеет значение?

Барри Шаммок не был похож ни на одного человека из тех, кого я знал. Я спросил медленно, неуверенно:

— Вы не знаете, у него есть брат?

На лице Ливингстона появилось удивление.

— Да, есть. Как ни странно, букмекер. — Он помолчал, припоминая. — Его имя похоже на Терри, не Терри… Тревор, точно. Иногда они приходят сюда вместе.

Баррн Шаммок прекратил поиски и направился к двери.

— Хотите познакомиться с ним? — спросил мистер Ливингстон.

Потеряв дар речи, я мотнул головой. Меньше всего я xoтел, чтобы меня представили брату Тревора Динсгейта в помещении, полном вирулентных микроорганизмов, с которыми он умел обращаться, а я нет. Шаммок вышел из комнаты в коридор, которым был виден сквозь стеклянную стену, и повернул в нашу сторону. Только не это, мысленно вскричал я.

Он толкнул дверь лаборатории, в которой мы находились.

— Доброе утро, мистер Ливингстон, — сказал он. — Вы не видели моей коробочки со стекляшками?

Голос его был таким же — самоуверенным и скрипучим. Манчестерский акцент. Я спрятал свою левую руку за спину, моля бога, чтобы он ушел.

— Не видел, — ответил мистер Ливингстон. — Послушайте, Барри, вы не можете уделить…