Она обошла трубу, намереваясь с другой стороны войти в коридор. Но вдруг замерла, не дойдя нескольких метров до двери. Из-под брезентового покрытия спасательной шлюпки показалась чья-то фигура. Девушка быстро спряталась за трубу, затаила дыхание. Человек потихоньку вылезал, и она узнала Болла. Он был, как всегда, в своей кепке с длинным козырьком. Прежде чем выскочить из шлюпки, он несколько раз осторожно огляделся. Потом вытащил из нее какой-то предмет, аккуратно зашнуровал чехол и поднялся на верхнюю палубу, пройдя в нескольких метрах от Миранды. Затем исчез в левом коридоре. Видимо, пошел к себе.
Предмет, который он нес, был размером с небольшой чемодан и, судя по тому, как он звякнул, когда Болл зацепил им о лестницу, был обит жестью.
Еще минуту она, замерев, стояла за своим укрытием, размышляя о том, что могло заставить этого человека лазать по шлюпкам, да еще глубокой ночью. Правда, ей было известно, что Болл отвечает за спасательный инвентарь на судне, но она и мысли не допускала, что он настолько ревностно относится к своим обязанностям.
Вернувшись в свою каюту, она зажгла свет и осмотрела себя в зеркале. На блузе остались следы от масляных рук механика. Она переоделась и постучалась в спальню к Трентонам. Они сидели в креслах около столика, на котором стоял электрический чайник и бутылка сухого мартини. Всем своим видом они выражали достоинство чинной супружеской пары. Но не только. На них уже лег отпечаток совместно прожитых лет, которые были скорее неудачными. В общем, они были похожи на людей, крайне утомленных обществом друг друга.
Оживление при виде Миранды, все возрастающее, проявлялось, однако, медленно.
— Садись, дорогая, — проговорила госпожа Трентон. — Только сначала, будь добра, налей нам чаю.
Госпожа Трентон была обильна телом, а ее лицо больше смахивало на гипсовую маску, нежели на человеческое лицо с живыми тканями. Несмотря на это, она всегда казалась оживленной и озабоченной собственной персоной, в противоположность своему супругу. Тот напоминал человека, зараженного неизлечимой меланхолией. Главная черта у них была общей: их физиономии никогда ничего не выражали, ни при каких обстоятельствах нельзя было понять, что они на самом деле чувствуют. Это казалось бы смешным, если бы не было таким естественным.
Миранда с улыбкой разлила чай. Улыбка ее, правда, тут же приобрела черты хозяев — она стала никакой. Затем присела рядом на диванчик.
— Ну как? — спросила госпожа Трентон, отпив несколько глотков.
— На мостике бардак…
— Я не спрашиваю, что на мостике. Что слышно о Мими?
— Дорогая Хильда, — прервал ее господин Трентон гробовым голосом, в котором слышалось нечто вроде решимости. — То, что происходит на мостике, гораздо существеннее.
— Ты не прав, Гораций. Сейчас для нас важнее всего судьба Мими. Или, вернее, причины ее исчезновения.
Господин Трентон обратил свои рыбьи глаза на Миранду, Она поняла: надо сказать что-нибудь на тему Мими.
— У меня создалось впечатление, что после этого случая с радистом команда совершенно забыла о Мими. Не слышно даже поскуливания из трюма. — Она сдержанно улыбнулась.
— К сожалению, когда витает смерть человека, неудобно приставать с собакой, — вздохнула Хильда Трентон. — Не знаю, понимаете ли вы в достаточной мере, насколько это для нас важно? Я предполагаю, что Мими напала на след.
И поэтому ее кто-то ликвидировал… — подхватила Миранда.
— Необязательно кто-то… — пробормотала гипсовая маска, — Ты все время должна помнить о Мими. Нам ни на минуту нельзя о ней забывать. Так, стало быть, на мостике бардак??
Девушка подробно изложила свои наблюдения. Умолчала только об инциденте с механиком.
— Третий офицер все еще в бессознательном состоянии, А может, только строит из себя безвредного глупца. — Она подумала: учитывая его ползание в спасательной шлюпке… это не похоже на спонтанное действие. Что он взял из нее? Что и зачем?
— Судя по его поведению, можно предположить, что он действует в одиночку, — проворковала госпожа Трентон, — в противном случае его бы кто-нибудь подстраховывал.
Господин Трентон попытался немного вынырнуть из кресла будто бы затем, чтобы лучше слышать собеседниц, на самом деле он хотел сам что-то сказать. У него была привычка говорить, особенно если речь шла о его — ну скажем так — служебных делах, почти шепотом.
— Не суть важно, — прошептал он, а по интонации почудилось «какая трагедия». — Я повторяю, Хильда, несмотря ни на что, самое существенное на данном этапе — навигация. Меня очень беспокоит это неожиданное изменение курса. Как раз потому, что выглядит абсолютно абсурдом.
— Интересно, ни один офицер понятия не имеет о его причинах. И насколько мне известно, пока никто не отважился спросить об этом капитана. Тоже странно. Не боятся же они его настолько? Может, у них у всех совесть не чиста?
— Ты думаешь, Миранда, что это только инициатива капитана?
— Одно точно. С материка распоряжения он получить не мог. Рация уничтожена на все сто.
— Может, от кого-нибудь на судне? — задавал наводящие вопросы господин Трентон.
— Кто здесь может выдавать распоряжения капитану?
