Искатель, 1987 № 06 - [23]
— Значит, делание закончилось удачно… — протянул Ратинус. Он опасливо глянул в сторону занавески, прикрывающей часть комнаты, и шепотом спросил:
— Это там?
— Да.
— А что делает?
— Спит.
— Вот уж не думал, что подобное существо нуждается в сне. Но оно, во всяком случае, открыло тебе сокровенные тайны мироздания?
— Я узнал вчера величайшую тайну сущего, — твердо сказал Трефуль.
— Какую же, позволь спросить? — оживился Мельхиор.
— Это трудно объяснить…
— Да, конечно, — Ратинус закивал головой. — Признаюсь, что я и сам никому не стал бы передавать драгоценные откровения гомункулуса.
— Мельхиор Ратинус! — произнес Стефан. — Предупреждаю, что если ты еще раз назовешь ее этим мерзким словом, то я тебя ударю!
Ратинус замер с открытым ртом. Наконец он справился с изумлением, хотел что-то спросить, но Стефан, предостерегающе подняв руку, заставил его молчать. Неведомо каким чувством Стефан Трефуль угадал, что девочка, лежащая в люльке за занавеской, открыла глаза. Чуть слышно бормоча какие-то успокаивающие слова, наивные и нелепые в устах пожилого профессора, Стефан двинулся к колыбели, и лишь через секунду оттуда послышался плач.
Ребенок звал маму.
Андрей СТОЛЯРОВ
ДВЕРЬ С ТОЙ СТОРОНЫ
1
Поиск реципиента. Глубокий зондаж. Стабилизация канала связи. Фокус акцепции. Передача сигнала.
Когда выступает Серафима, можно отдыхать. Мазин так и сделал. Толкнул переднего — подвинься. Нырнул за его спину, положил щеку на ладонь.
Было хорошо. Спокойно. Серафима, забыв о времени, журчала на одной ноте. Кивала гладкой седой головой. Безобидная старушенция. Выступает на каждом собрании и с серьезным лицом уверяет всех, что опаздывать на работу нельзя.
В комнате, куда набились со своими стульями, сидели очень тесно. В некотором обалдении. Звенела муха в верхних рамах, и от звона было скучно. В передних рядах таращили глаза, сглатывали зевоту.
Мазин получил отличное место — между двумя кульманами, у открытого окна. Поднятые доски заслоняли надежно. В окно летел пух. Это был первый этаж. На другой стороне, за деревьями, уныло переплетались огороженные решеткой, засыпанные коричневым шлаком железнодорожные пути. Каждые пять минут со стоном проносилась электричка.
Серафима вытирала губы платком, поправляла эмалевую брошь, стянувшую платье. Чувствовалось, что это надолго. Мазину передали записку: «Не храпи, мешаешь думать!» Ольга, видимая в проходе, показала, как он спит, — сложив руки и высунув язык.
Обернулся Егоров, спросил:
— Видел еще что-нибудь?
— Нет, — соврал Мазин.
— Я пришел к выводу, что Они транслируют некую обойму информации, — не двигая губами, сказал Егоров. — Последовательно знакомят с некоторыми аспектами их жизни.
— Эпизоды повторяются, — лениво сказал Мазин, так же не двигая губами.
— Повторяются? Да? Я этого не продумал. Вероятно, Они дублируют наиболее важные сообщения.
— Я четыре раза видел «Поле с урнами». В ушах стоит это чавканье.
— «Поле»? — Егоров был озадачен. — Ну… нам пока трудно судить, что Они хотят сказать этим… А на кого был похож зверь?
— На крокодила. Только с крыльями.
— Алексей, — строго сказал Егоров, — ты обязан подробно записывать каждую передачу.
— Бред!
На них оглянулись. Мазин сделал такое лицо, будто ничего не говорил. Не хватало только, чтобы Серафима приняла восклицание на свой счет.
— А может быть, твой крокодил — это и есть Они? — не оборачиваясь, в ладонь прошипел Егоров.
— Отстань, — сказал ему Мазин.
Откуда-то из-за разбегающихся путей поползли многоярусные тучи с черной изнанкой. Закрыли небо. Сразу потемнело. Кто-то зажег худосочный электрический свет. В комнате зашевелились. Серафима журчала. На лицах было покорное отчаяние.
Налетел ветер, Потащил скомканную газету. Столб листьев и соломинок, закрутившись над люком, поднялся выше окна. Как прибой, зашумели полновесные тополя.
Две школьницы в хрупких бантах, в праздничных белых фартуках с опаской посмотрели на небо и припустили через улицу, держа портфели на голове.
Упали первые крупные капли — щелчками. Заколотили сырые точки в пыльный асфальт. Чесануло дробью — хлынуло, загрохотало, охапками сбивая с деревьев широкие зеленые листья.
Мазин, высунувшись, потянул рамы на себя. В лицо ударило водой. Синяя ветвистая молния располосовала небо. И почти тут же донеслось грохотание, будто на окраине города что-то обвалилось.
Поднявшиеся садились, кряхтя, будто на гвозди. Кто-то чихнул, кто-то кашлянул. Мазин смотрел поверх голов. Потолок был нечистый, в трещинах. Мел осыпался. Лампа в скучном пластмассовом абажуре надрывалась — одна на всю комнату. За окном была темь, полная дождя. Шипело в водосточных трубах. По пузырящейся мостовой бежали мокрые люди.
Рядом с лампой появилась крохотная белая искра. Горела отчетливо. Мазин сморгнул. Искра оставалась. Словно в потолке была дырочка и сверху в нее направили прожектор.
Он закрыл глаза. Искра светила под веками. Как маяк. Мазин понял, что это.
— Ты совсем заснул, — прошептали сзади.
— Знак, — сказал Мазин, не открывая глаз.
— Что?
— Знак. Звезда на потолке. Слева от лампы.
— Ничего там нет, — сказал Егоров.
