Искатель, 1987 № 05 - [55]

Но ничего не сталось с березами, и выбежал из-за поворота навстречу машине все такой же лебединой белизны город. Только подросли дома, громоздились друзами горного хрусталя, подсвеченные вечерним солнцем.

А вот и мост через Судеж. Сердце екнуло, узнавая. Защипало глаза. Местные достопримечательности — озерцо, где кишмя кишат утки, бетонная кайма правого берега, мемориальный парк с гранитными монументами — с высоты моста, словно из-под крыла самолета, они смотрятся крошечными фигурками, а гуляющие по парку люди — медленно ползущими букашками.

Ленинградская площадь — ворота старого города. В отличие от левобережья он почти не изменился, лишь кое-где взметнулись к небу небоскребы.

Как это бывало и раньше, когда он после долгого путешествия, усталый и переполненный впечатлениями, въезжал в Росск, мостовые и тротуары казались ему стерильно чистыми, словно вымыли их только что с шампунем. Ни клочка бумаги, ни окурка — предпраздничной прибранностыо встречали его улицы. Авенир знал, что ощущение свежести и чистоты, сочности красок, широты пространства обманчиво, что уже назавтра город покажется будничным и приземленным. Но он дорожил сиюминутной обостренностью восприятия, пьянящим привкусом невсамделишности, неровными ударами сердца, слезами, то ли от ветра через приспущенное стекло, то ли от радости…

Авенир свернул под зеленую стрелку светофора на проспект Маркса и, припарковав машину, вышел. Качнуло, точно ступил не на асфальтовую твердь, а на палубу утлого суденышка.

Казалось бы, воздух — как в любом большом городе: какофония запахов, в которой неразличимо смешались выхлопы газов автомобилей, испарения недальней реки, медвяный аромат окрестных степей… А голова кружится от этого неповторимого воздуха, в груди бухает гулко, и что-то родное и знакомое вот-вот выплывет из глубин подсознания.

Только другим стал теперь Авенир — волосы сивые, лицо в морщинах, над бровью кривой шрам, оставшийся пожизненным напоминанием об одном из первых его изделий. Поделом: незачем было главному конструктору вмешиваться в испытания.

Поумнел с тех пор Авенир Юрьевич, осторожным стал, действовал по принципу: «семь раз отмерь», А если и отводил душу, то лишь во время отпуска, на шоссе. Бывало, остановит автоинспектор, раскроет права и…

— Виноват, товарищ академик!

— Однофамилец, — скажет Авенир, пряча права, а инспектор понимающе улыбнется, бросит ладонь к козырьку:

— Прошу не лихачить, товарищ… водитель!

И как узнают, черти? Ведь сколько в стране Петровых!

Он предпринял это путешествие в прошлое, потому что хотел встретиться один на один с молодостью, вдалеке от докучливой известности, пышных титулов и всепоглощающей работы. Сейчас он нуждался в передышке, мечтал забыть о повседневном, зарядиться столь необходимыми ему энергией и оптимизмом.

В пору успехов Авенир Юрьевич говорил: «мы», в пору неудач — «я». «Мы вывели на орбиту…», «мы получили неплохой результат», «мы молодцы». И «я провалился», «кажется, я снова дал маху», «я зашел в тупик…».

Сейчас он как раз находился в затяжном тупике. Задуманное им новое изделие упорно не вытанцовывалось. Не хватало мелочи, пустяка. Впрочем, можно ли назвать пустяком тот пресловутый последний штрих, без которого мертва картина? Неуловимое прикосновение кисти, единственный мазок, и произойдет чудо: оживет она, исполнится достоверности. Именно такой заключительный мазок должен был, но не сумел сделать Авенир.

Единственное, что мог главный конструктор, — это уйти в отпуск. Его отъезд не был ни капитуляцией, ни бегством: сотрудникам хватало работы по другим заказам.

И вот он под личиной рядового, ничем не примечательного гражданина лет пятидесяти с изрядным лишком вдыхает воздух своей молодости. Никто не крикнет ему:

— Венька, здорово!

Никто не скажет:

— Добро пожаловать, товарищ академик!

Потому что нет здесь ни старых друзей, ни всезнающих волшебников из дорожной инспекции.

* * *

Гостиницу «Росск» на судежской набережной построили еще при Авенире. Тогда это было чуть ли не самое большое здание города. В сравнении же с нынешними росскими небоскребами оно выглядело подростком. Появился и отель-гигант, более комфортабельный и современный. Его воздвигли ни месте теплоэлектроцентрали, которая сделалась ненужной после того, как запустили атомную электростанцию.

Есть фразы не просто живучие, а посягающие на бессмертие.

— Мест нет, — бросила администратор, не дав Авениру Юрьевичу раскрыть рот.

Он поморщился, как от боли, чертыхнулся вполголоса, шагнул к выходу, но, поразмыслив, возвратился к стойке и протянул удостоверение.

Администратор засуетилась, начала извиняться, лебезить, Конечно же, сразу нашелся свободный номер.

— Резерв для почетных гостей. С видом на Судеж, будете довольны!

Через полчаса Авенир, посвистывая, смывал дорожную пыль. А спустя еще час нетерпеливо шагал по вечерним улицам Росска. В метро он решил не спускаться: повсюду одно и то же, да и не было метрополитена в городе его молодости!

Стрелецкий проспект, наследие купеческих времен, чем-то напоминающий Арбат… Коренастые, с претензией на вычурность дома выстроились шпалерами по обе стороны мостовой, стекающей к притоку Судежа Роси с холма бывшей Торговой площади, где в студенческие годы Авенира соорудили колоссальный торговый центр, раскинувший крутые шатровые крыши на два квартала.