Искатель, 1982 № 03 - [18]
— Тогда я не держу тебя, ярл. Прощай.
И лишь когда лодия отплывает от берега, Рогнар облегченно вздыхает. Видать, и правда это воля богов. Не призови они к себе ярла Эрика, кто знает, был бы сейчас в живых хоть один из викингов…
По необозримой глади Днепра скользит несколько русских лодий. Не желая утомлять себя конным переходом по лесам и топям, великая княгиня спустилась по реке Уж в Днепр и спешит сейчас в стольный град Русской земли. Обнаженные по пояс гребцы ладно и дружно ударяют веслами, их потные загорелые спины блестят, с каждым взмахом длинных весел лодии все ближе к Киеву, куда так рвется душа Ольги. Сама княгиня сидит на кормовом возвышении, рядом с ней на скамье пристроился священник Григорий.
— Святой отец, — ласково и умиротворенно звучит голос Ольги, — я примучила древлян, добилась своего, но скорбит душа моя. Много на Руси бед и горя, много зреет недовольства и смуты. И плох тот правитель, что правит лишь мечом и силой, который без раздумий льет кровь своих подданных. И потому не усмирять хочу я Русь, а навести порядок во всех ее землях. Осенью я сама поеду по русским городам и самым далеким весям, своими глазами хочу увидеть, как живет мой народ, услышать его голос и плач. И чтобы не было нового Искоростеня, я отменю полюдье, введу вместо него уроки и уставы,[2] я принесу мир и покой не Русскую землю. И ты поможешь мне в этом, святой отец. Расскажи еще раз, как взымают налоги императоры нового Рима, чего при этом хотят они и чего не хотят их сограждане, отчего так часто бунтуют ромейские горожане и смерды…
Наперегонки с чайками несутся по речной шири красавицы лодии. Зеленеют по берегам древнего Славутича неоглядные и бескрайние леса, высятся могучие неприступные утесы, желтеют косы золотистого песка. А там, где вековые дубравы чередуются с подступающей к самой воде степью, стоят на крутых откосах каменные бабы с плоскими лицами и сложенными на животах руками. Вот вдали, за очередной излучиной, в дрожащем речном мареве возникают днепровские кручи, высятся на них крепостные стены стольного града. И воевода Асмус встает со скамьи, берет на руки юного Святослава, поднимает над головой.
— Смотри, княжич, вокруг тебя Русь, породившая и вскормившая всех нас. В тяжких трудах и жестоких сечах создавали ее для нас пращуры, морем соленого пота и реками крови сберегли мы ее для вас, своих детей, и ваш черед дальше блюсти ее…
Режут голубую воду острогрудые лодии, увешанные по бортам рядами червленых щитов, зорко смотрит вперед изогнувшееся на носу деревянное чудище-диво с разинутой пастью. Все вокруг залито ярким теплым солнцем, ласково журчит и тихо бьется о борт послушная волна. Замерев, сидит на плече у седого воеводы юный княжич, смотрит в расстилающуюся перед ним безбрежную русскую ширь.
Что видится ему, будущему великому полководцу, походы и деяния которого современники будут сравнивать с делами и подвигами Александра Македонского? Могучие русские дружины, которые вскоре поведет он освобождать последние славянские племена, еще страждущие под властью иноземцев? Кровавые сечи на берегах Итиля и Саркела,[3] когда под ударами его непобедимых дружин рухнет и навсегда исчезнет вековой враг Руси — Хазарский каганат, а славянские воины распашут плугами место, где стояла его разбойничья столица? Суровые лица другов-братьев, с которыми он пройдет через древний Кавказ, сметая со своего пути касогов и ясов, и встанет твердой ногой на исконно русской земле — далекой Тмутаракани? А может, видятся ему седые Балканы, куда приведет он не знающие поражений дружины и остановится лишь в нескольких переходах от столицы нового Рима? А может, видит он берег полноводного Дуная, где будет на равных говорить с императором Византии, предложившим ему поделить мир между Русью и Восточно-Римской империей?
А может, ничего этого еще не видит юный княжич, а просто вместе с седым воеводой радуется красоте великой земли русской.
— Храни и защищай Русь, — говорит воевода, — не жалей для нее ни крови, ни жизни, всегда помни о нашей славе и чести. Мы, которые начинали, завещаем и оставляем русичам, внукам русичей и правнукам их Великую Русь. Берегите ее!..
Владимир РЫБИН
ГИПОТЕЗА О СОТВОРЕНИИ
Сорен Алазян оказался невысоким, худощавым, очень подвижным армянином с небольшими усиками на тонком, напряженном лице. Такой образ возник в глубине экрана. Алазян сказал что-то неслышное, заразительно засмеялся и исчез.
Гостев сунул в карман овальную пластинку с округлыми зубчиками — ключ от своей квартиры, который машинально крутил в руках, недовольно оглянулся на оператора — молодого парня с короткой, старящей его бородкой.
— Что случилось?
— Дело новое, не сразу получается, — проворчал оператор и защелкал в углу какими-то тумблерами, заторопился.
А Гостев ждал. Сидел перед экраном во всю стену, как перед открытым окном, и ждал. За окном-экраном поблескивала матово-белесая глубина, словно висел там густой туман, насквозь пронизанный солнцем. Шлем с датчиками был чуточку тесноват, сдавливал голову, но Гостев терпел: совсем ненадолго собирался он погрузиться в свой «сон», можно было и потерпеть.
