Искатель, 1980 № 05 - [16]

Разгневанный кок утратил дар речи и только кряхтел, пока тещил пластинку. Он принес ее в энергоотсек.

— Что скажешь? — спросил энергетик Ольховатский.

— А я так, на минутку, — деланно равнодушным тоном проговорил кок.

Когда Ольховатский отвернулся, Либин поместил пластинку под щиток «Катеноида» и направил на нее интенсивный пучок частиц, разогнанных до космических энергий…

В энергоотсеке грохнул взрыв. Одновременно на корабле завыла сирена. Люди ринулись к отсеку.

На полу, раскинув руки, лежал Либин. Он был без сознания.

— Феликс, — тихо позвал Георгий Георгиевич, опустившись на колени рядом с коком.

Логвиненко, запыхавшийся от быстрого бега, пощупал пульс, покачал головой и спорыми движениями принялся перевязывать обожженное лицо Либина.

Ольховатский подошел к «Катеноиду». Здесь дым был гуще. Часть установки была смята и покорежена. Толстая стальная стенка изогнулась, как лист бумаги. Он потрогал поверхность — она была не раскаленной, как он ожидал, а чуть тепловатой, и слабо светилась. Но это была не радиация — его счетчик молчал.

Забинтованного, как мумию, Феликса отправили в медотсек. Дым понемногу рассеивался. У «Катеноида» уже хлопотал То-бор, приводя его в порядок.

— Ты поседел, Володя?! — удивленно сказал Георгий Георгиевич, подойдя к Ольховатскому.

Тот машинально глянул в зеркальце, составляющее часть установки. На него смотрел совершенно седой парень. В растерянности он провел ладонью по волосам. Там, где Владимир провел ладонью, седины стало меньше. На руке остался серебристый налет,

С того момента, как произошел взрыв в энергетическом отсеке, пластинки словно бы объявили людям войну. Поведение их резко изменилось. Если раньше пластинку брали в руки, и она не приносила никому вреда, то теперь, коснувшись ее, человек получал сильный шоковый удар. Правда, многие переносили этот удар на ногах. Но некоторые теряли сознание. Так случилось с Георгием Георгиевичем, и его тоже пришлось отправить в медотсек.

В доброе старое время медотсек «Каравеллы» пустовал. Травмы у членов экипажа случались крайне редко, а болезнетворные вирусы на корабле не водились. Астрофизики шутили: «Наш медотсек — лучший образчик полного вакуума».

Теперь почти все гамаки в медотсеке были заняты, а вскоре их стало не хватать, и пришлось с помощью Тобора втискивать дополнительные.

…На стук никто не отозвался, хотя зеленый ромб на входном люке светился — значит, хозяин находился дома.

Слегка встревоженный Дмитрий Анатольевич толкнул люк и вошел. Штурман, откинувшись, сидел в кресле и, казалось, дремал. Опытный врач, он, однако, сразу определил: дело неладно. Он подошел к Орленко. Тот был без сознания.

По собственной биосвязи врач связался с медотсеком и вызвал реанимационный манипулятор. Прошло несколько томительно долгих минут, пока торпедовидная конструкция влетела в открытый люк.

— Полегче, полегче, голуба душа, — пробормотал Дмитрий Анатольевич, обращаясь к машине, и отошел в сторону, чтобы манипулятор случайно не задел его.

Агрегат тотчас сориентировался и приблизился к Орленко, не дожидаясь команды врача. Панцирь аппарата раскрылся, словно бутон розы, и бесчисленные змеевидные датчики обвили тело штурмана, проникая сквозь одежду.

Дмитрий Анатольевич наблюдал за работой реаниматора, время от времени давая указания.

Валентин вздохнул и открыл глаза. Он что-то забормотал. Дмитрий Анатольевич прислушался.

— Оранжерейный… аннигиляцаонный… астроотсек… камбуз… — бормотал штурман.

— Валя, что с тобой? — сказал врач и взял его за руку.

Штурман вздрогнул, умолк на полуслове. Глаза его забегали по комнате, приобретая все более осмысленное выражение.

— Это вы, Дмитрий Анатольевич? — спросил он слабым голосом.

— Я, я, голуба душа, — обрадованно ответил врач. — А кто же еще?

Манипулятор подался немного назад. Теперь главную роль играл не он, а врач.

— Я… у себя?

— А где же еще, голуба? Дома ты.

— Я только что здесь появился?

— Как это только что? — поднял брови Дмитрий Анатольевич. — Мы с ним, — кивнул он на манипулятор, — уже минуг двадцать с тобой возимся.

— Неправда! — выкрикнул Валентин. — Зачем вы говорите неправду? Минуту назад меня не было здесь.

— Был, был ты здесь, голуба душа, — спокойно ответил Дмитрий Анатольевич: за свою долгую практику ему пришлось повидать всякое. — Где же тебе еще быть?

— Я… только что… был во всех отсеках «Каравеллы», — запинаясь проговорил штурман.

— В каких, в каких отсеках?

— Во всех сразу!

— Рассуди сам, голуба. Разве такое мыслимо?

— Говорю же — я был в них одновременно!

«Расщепление сознания. Типичная картина», — подумал Логвиненко и покачал головой.

Глаза штурмана блеснули. В них снова заполыхал огонь недавно виденного.

— Я наблюдал все отсеки изнутри… одновременно… Они как бы накладывались друг на друга, но не мешались… И я смотрел на них, но как бы чужими глазами. Непонятно?

— Продолжай.

— Я был у астробиологов… Наблюдал Алю близко, как вас сейчас… Но странно — она показалась мне чужой, незнакомой.

Как бы существом с другой планеты.

— А другие?

— И другие были чужими.

— Что скажешь, голуба? — обратился Дмитрий Анатольевич к манипулятору.

Машина безмолвствовала: в ее диагностической памяти подобных признаков болезни не значилось. Врач прошелся по комнате.