Искатель, 1979 № 03 - [3]

«Вот тебе и первогодок, — подумал Стриженой, — и с обонянием у него полный порядок, и времени даром не терял». Во влажном воздухе стойко держался запах горелого дерева. Подошедший Гомозков доложил:

— След часовой давности, товарищ капитан, размер обуви сорок три, сапоги с подковами, новые. Рост нарушителя за метр восемьдесят пять, вес… вес за сто сорок, товарищ капитан, остальное только Мушкету известно.

— Так… Говоришь, с подковами сапожки. На счастье подковки приколотили, Гомозков, а? И вес… А может быть, нес он что-нибудь… След нужно искать, Глеб. По ручью ведь пошел.

— По ручью, товарищ капитан.

— Значит, где-нибудь выйдет. Возьмешь Агальцова и вверх. Я еще побуду здесь. И вниз спущусь…

— «Попрыгунчик», товарищ капитан?

— Не знаю, Гомозков. Нужно посмотреть, что на КСП в ложбине. Держи связь с заставой. Там Недозор…

— Есть держать связь с заставой.

Агальцов и Гомозков с Мушкетом неслышно растаяли в тумане.

ГОМОЗКОВ И АГАЛЬЦОВ

Теперь они бежали, отстав друг от друга на добрую сотню метров. Впереди Гомозков с Мушкетом на длинном поводу, за ним худой, жилистый Агальцов.

Собака взяла след, едва пограничники прошли полкилометра вверх по ручью. Два часа без передышки шел поиск. И вот надо же: Мушкет потерял след, кружил по поляне с тремя стогами сена, тыкался носом то в один стог, то в другой, жалобно скулил, потом сел вывалив язык и тяжко дыша, словно бы моля об отдыхе.

— Ищи, Мушкет, ищи!.. Ну, Мушкетик, милый, уйдет ведь он!..

Гомозков уговаривал собаку, поглаживал ее мокрую голову.

Далеко, в горах высверкивали молнии, здесь в долине ровно шумел дождь.

— Что? — выдохнул подбежавший Агальцов.

— Похоже, Мушкет след потерял, — угрюмо отозвался проводник.

Агальцов сразу поскучнел.

— Значит, спрашиваем — отвечаем… Как звали моего предка, который жил при Иване Грозном? Ответ — Лифантием…

— Ты бы лучше осмотрел местность, чем трепаться, — не то приказал, не то попросил Гомозков.

— Ладно. Я сейчас залезу вон на ту сосенку и гляну разок на синий город Севастополь.

Агальцов слыл мастером турника. Вскоре его жилистое тело замелькало где-то возле самой вершины.

Гомозков присел на поваленный бурей старый дуб.

Надежда, что Мушкет снова возьмет след, не оставляла следопыта. Дождь, конечно, мешает собаке, но и что-то еще. Ведь след-то свежий.

Гомозков знал, на какие ухищрения идут нарушители, чтобы замести след. Табак, рассыпанный на тропе, — самое простое. Гомозков встал, потянул ноздрями влажный плотный воздух. Его настораживал сам воздух. В нем таился какой-то запах, незнакомый, совершенно чуждый лесным запахам. Словно жгли здесь недавно, не то пробку, не то…

«Газ, — пришла внезапная мысль. — Вот что мешает Мушкету».

Агальцов шумно спрыгнул на землю.

— В полумиле, курс зюйд-вест, большая поляна и на ней опять же три стожка сена. Надо бы посмотреть…

— Посмотрим. Обязательно. Отдохнем чуток… Мушкет выдохся.

Агальцов удивленно уставился на товарища.

— Здесь он, твой дядя с подковками. И недалеко… Достанем… Ты вот лучше мне скажи, Алеша. Вроде ты и грамотен… Биографии великих людей читал, разные картины видал, а живешь не думая.

— А чего думать, если все понятно… К примеру, на сей момент: Мушкет твой едва плетется, потому что старшина лишний кусок мяса пожалел собачке.

— Потяни-ка своим длинным носом. Потяни как следует…

Агальцов шумно, со свистом вдохнул в себя воздух.

— Чуешь что-нибудь?

— А что? Костром вроде пахнет.

— В котором сжигали пробки из-под «Прасковейского» портвейна…

— Вроде так…

— Значит, не померещилось, — пробормотал Гомозков.

Теперь следопыт был уверен — нарушитель где-то рядом. Он тоже не двужильный, устал и явно сбавил обороты, а чтобы сбить собаку со следа, пустил в ход последнее средство — баллончик с газом.

Гомозков взглянул на Мушкета. Тот зябко вздрагивал всем телом, лежа в кустах, и грустными глазами смотрел на хозяина.

— Нужно идти, — сказал человек собаке, и она послушно встала.

— Еще немного, и мы достанем его, Мушкет. Алексей, смотри в оба, автомат с предохранителя и… тихо. Пойдешь следом, дистанция пятнадцать метров… Вперед…

ГОНДА

Он исходил здесь каждую тропинку еще в детстве. В Мюнхенском центре знали, кого посылать для прорыва границы. Каких только кличек для этого человека не придумывали за рубежом, сколько псевдонимов и фамилий сменил он за четверть века, работая по заданию службы серого генерала Голена на территории Польши и Чехословакии! В сорок девятом с остатками разбитой оуновской банды он бежал из родных мест через территорию Чехословацкой республики, пробрался в Мюнхен и работал в штабе Бандеры. Он и сам иногда забывал свою настоящую фамилию. И имя. Но не было человека на земле, по которой он сейчас шел, кто бы забыл его последнюю кличку Марко-Палач.

Он хорошо знал, как будут действовать пограничники. Ничего нового они не придумают. Заблокируют зону, перекроют дороги, обшарят старый, полуразвалившийся замок. Найдут тело Цацуры, если он не успел уйти обратно и умереть на территории так любимой им Чехословакии. И начнут свой знаменитый прочес. Сеть будет плотной — тут и весь погранотряд, и застава, и дружинники, и местная милиция. Может быть, и еще кто-нибудь. А он не будет торопиться. У него есть время. Продукты. Уютный спальник на гагачьем пуху. А главное — логово, в котором он будет заниматься гимнастикой и спать, строго соблюдая режим, предписанный добродушным веселым немцем по фамилии Веттинг.