Искатель, 1976 № 01 - [44]

— Нет, не поинтересовался. Мне вообще такая мысль в голову не приходила.

— Жаль, что не приходила. Чем больше мыслей приходит в твою многомудрую голову, тем лучше. А ко мне зачем пришел, не понял я?

— Я и сам не знаю — разрешение на обыск машины Панафидина вы же мне вряд ли дадите.

— Не дам, — почти весело сказал Шарапов. И в легкости его топа твердость была несокрушимая. — Конечно, не дам. Если на базе таких серьезных документов мы у почтенных людей обыски учинять станем, то знаешь, куда это нас может за вести?

— А что же делать? — спросил я в отчаянии. — Вдруг письмо — правда?

— Это было бы изумительно!

— Но что нам толку с этой изумителыюсти? Вот вы бы что на моем месте сделали?

— Я? — Шарапов переспросил меня так, будто я задаю детские вопросы: и слепому видно, что сделал бы он на моем месте. — Я бы пошел к Панафидину и нашел с ним общий язык, поговорил бы с ним душевно.

— С ним, пожалуй, найдешь общий язык! — зло тряхнул я головой.

— Не найдешь — значит разговаривать не умеешь, — уверенно сказал генерал. — Со всеми можно найти общий язык. Стройматериал только для такого моста потребен разный. В одном месте — внимание, в другом — ласка и участие, в третьем — нахальство, а где надо — там и угроза. Вот так. Ты только, как прораб, заранее должен рассчитать, что для строительства тебе понадобится.

— Прямо как в песне — «мы с тобой два берега у одной реки». Боюсь, повиснет мой мост в воздухе, мы с ним берега разных рек, — сказал я, а Шарапов засмеялся, покачал головой, хитрые монгольские глаза прищурил:

— Это ты не прав, друг ситный. Все мы берега у одной реки, и сами мы, как все берега — разные, а вот река нас связала всех одна, потому как название ей — жизнь.

Пошучивал со мной Шарапов, делал вид, что пустяковые вопросы мы с ним решаем в неслужебное время, все это ерунда и праздное шевеление воздуха, и не стоит из-за этого переживать и волноваться, но мы ведь десять лет сидим с ним на одном берегу — он чуть выше, я — пониже, но я хорошо знаю, что в час тревоги мы вместе спускаемся с откоса и по грудь, а когда и по горло, идем в быстром, холодном и непроницаемом потоке под названием жизнь, и его иронический тон не мог заслонить для меня пронзительно-зеленых огней сердитого любопытства, которые загорелись в его всегда припухше-узких глазках: ему тоже было очень интересно — действительно ли возит профессор Панафидин в машине загадочный транквилизатор, которым «глушанули на стадионе его мента».

— Ты поговори с ним с точки зрения научной любознательности, — говорил он. — Ищет же профессор это лекарство, вот ты ему и предложи вместе поискать в машине. Корректно, вежливо, для удовлетворения научного и спортивного интереса. И ты будешь удовлетворен, и не прозвучат эти ужасные грубые слова — «недоверие», «ложь», «обыск»…

— Это — если он согласится. А если — нет?

— Тогда надо будет проявить находчивость. Если своей не хватит, пригласи кого-нибудь из КВН — они тебе подскажут. А то ты у меня только веселый, а с находчивостью у тебя перебои…

Я не сердился на Шарапова — не мог он мне дать указание обыскать машину Панафидина. И я это хорошо понимал. Жалко только, что на свою находчивость я и в самом деле не сильно полагался. Вернувшись в свой кабинет, я позвонил Панафидину домой.

— Он в городе и дома еще не скоро будет, — ответил приятный женский голос. — А кто его спрашивает?

— Моя фамилия Тихонов, — сказал я и подумал, что, если это жена Панафидина, было бы невредно и с ней поговорить. — А вы Ольга Ильинична?

— Да, — ответила она, и тень удивления проскользнула в ее голосе.

— Добрый день, Ольга Ильинична. Я инспектор уголовного розыска…

— А-а, да-да, Александр говорил мне…

— Если это не очень нарушает ваши планы, я хотел бы и с вами побеседовать, а тем временем Александр Николаевич подъедет, а?..

— Господи, ради бога, — готовно согласилась Панафидина: — Адрес знаете?

— Спасибо большое. Знаю, еду…

Я вышел на улицу и стал дожидаться дежурной машины. День стоял бесцветный, сизый. Было холодно, ветрено, мелкий, секущий дождик порывами ударял в асфальт серыми брызгами. На другом стороне улицы молодой парень в засаленной куртке возился с «Запорожцем». У этой смешной машинки мотор находится не как у всех автомобилей — впереди, а сзади, и от того, что парень заводил мотор ручкой, издали было похоже, будто маленькому нахохленному ослику накручивают хвост. По тротуару летела желтая листва, обрывки бумаги, какой-то мусор, и от всего этого сумрачного дня с моросящим дождем и холодным ветром на душе было погано. В этом тоскливом настроении, с неясным ощущением невыполненности каких-то обязательств, неустроенности всех дел и несовершенства всего мира, я и приехал к Панафидиным в Мерзляковский переулок. Прямо в прихожей Ольга Панафидина спросила:

— Что будете пить — чай, кофе?

Я замахал руками:

— Нет-нет, ни в коем случае, я не хочу вас утруждать.

— О чем вы говорите, какой труд? Проходите в гостиную, я сейчас принесу.

Я уселся в кресло перед низким журнальным столиком, и буквально через несколько минут Ольга внесла на подносе чашечки с кофе, сухари и нарезанный ломтиками сыр.