Искатель, 1975 № 01 - [58]

Доводы Шухова начальнику отдела показались резонными. Единственно, что не устраивало его, — сроки. Но в конце концов сошлись на десяти днях. Если тревога напрасна, то Семен Васильевич тихо и спокойно вернется с «охоты» и сам позвонит, а коли дело действительно серьезно, то Шухов станет действовать по обстановке.

— Может, вам, Семен Васильевич, Шаповалова с собой и взять? — настойчиво, но не приказывая, спросил капитан.

— Простите, товарищ капитан, но нет смысла людей от дела отрывать. Если бы уж наверняка шел, другое дело.

— Мне из района не все видно, товарищ Шухов.

— Позвольте действовать по обстановке. Понадобятся помощники, я и в тайге их найду. Право, товарищ капитан.

На том и порешили. Про себя же Семен Васильевич подумал, что если бы кого он и взял с собой в тайгу, то своего старого друга Федора Зимогорова, с которым не раз хаживал вылавливать браконьеров. А те заведомо знали, на что шли, и не пожалели бы при случае пули. Однако они с Федором Фаддеевичем умели застать вооруженных ворюг с поличным и брали их без выстрела.

Семен даже время выхода подобрал так, чтоб не было надобности заходить на кордон к Зимогоровым. Старший лейтенант, спустившись с сопки, взял правее, напрямик через сопочную гряду в лиственничный бор, мимо болота к бывшему становищу Федора на мысе — считай, три перехода. А оттуда до Хребтовой рукой подать — два дня пути. По дороге инспектор встретится с пантовщиками-удэгейцами. Они-то наверняка что-нибудь знают.

В полдень инспектор стороной миновал дом Зимогорова и, заночевав в старой охотничьей избушке, оказался на другое утро в лиственничном бору, памятном по давнему сложному делу о гибели лесничего.

Тогда, приступив к службе на новом место, он попал как кур в ощип. Не зная людей, он верил всем безоговорочно, еще не разобравшись в непонятных ему взаимоотношениях. Он едва не попался на удочку хитрого, хорошо продуманного наговора, клеветы на честного охотника Федора Зимогорова.

Сколько же тогда пришлось ему проявить настойчивости, риска, чтобы с Федора было снято ложное подозрение! И наверное, как же хорошо, что дело это случилось с ним в первые дни вступления на должность. Однако тогда он проклинал все тяготы, свалившиеся на него снежной лавиной. Не существовало ни одного факта, ни одного показания в пользу Федора Зимогорова. Ни единого. Кроме доверчивого отношения к нему охотников, которые считали: человек, болеющий за доброе дело для всех — создание промыслового хозяйства в тайге, организации тогда новой, но многообещающей и для таежников, и для государства, — такой человек не может быть плохим.

Доказать непричастность Федора к гибели лесничего, отвести подозрения в убийстве могло лишь одно: экспертиза оружия лесничего, судебно-медицинское вскрытие трупа утонувшего в трясине. Но как извлечь лесничего из болота? Это невозможно, невероятно даже летом, а тем более зимой. Задача представлялась невыполнимой.

— Здравствуй… Багдыфи, милиция… — услышал Семен негромкое приветствие и вздрогнул от неожиданности. Справа от него, в пяти шагах стоял старик удэгеец в пестрой одежде. Он словно возник здесь мгновенно, сказочным образом.

Глава вторая

На солонцовой поляне искрилась грязь, а серебристые в свете луны листья, словно чеканка, очерчивали силуэты кустов.

Тягуче пахла черемуха. Ее заросли маячили впереди, на той стороне распадка. Место, где росла черемуха, Антон Комолов помнил точно, как и то, что слева от поляны поднимался стройный кедр. Лунные лучи, если присмотреться, обозначали каждую отдельную хвоинку, сизую как сталь. Только нельзя приглядываться. Надо беречь глаза, надо лежать тихо и лучше смежить веки. Да не уснуть ненароком, поддавшись омутной тишине.

«Зенки устают скорее, чем уши, — еще прошлой осенью поучал Антона человек, знающий охотничье дело — Гришуня. — И еще — когда смотришь, голову надо держать. Так шея задубеет. Тут уж терпежу не хватит — хоть как-никак шевельнуться надо. Отдых шее дать. А нельзя! Так ты по-собачьи лежи, будто растаял весь. Чтоб всякая жилка в тебе свободной себя чуяла. А умом ты на взводе. Чтоб раз — и готов: стреляй, бей!»

Лежать вот так, по-собачьи, было действительно очень покойно, даже на деревянной платформе, прочно поставленной меж ветвей крепкого маньчжурского ореха, метрах в пяти над землей. И лабаз, как говорят охотники, построил и подарил ему Гришуня. Так и сказал: дарю. Было у него несколько дней, свободных от научных занятий в промхозовском заказнике.

Если открыть глаза, то не сразу разберешься, где поблескивающие листья кустов и где посверкивает грязь. Вроде бы земля и небо поменялись местами. Странно, но оно так.

Четвертая ночь настала. И придет ли сегодня сюда, на этот солонец, изюбр? Первой ночью в самую полночь, поди, явилась полакомиться солью телка с теленком. Раз, ну два хрупнули ветки у нее под копытами. А вторая ночь пришла темной, словно ватой заткнула уши, такой глухой была тьма и теплой, влажной. В третью тоже не пофартило.

Под ветровым потягом чуть слышно забились листья над головой Антона. Он не спеша разомкнул веки и увидел переливчатые очертания кустов и легкую рябь на солонцовых лужах. Защемило от холода кончики ушей.