Искатель, 1971 № 04 - [10]

— Ничего там не звенело. Он был так набит, что ничего в нем с места не двигалось. И тяжелый был.

Последняя подробность, видно, разожгла воображение Сиракова, ибо он снова воскликнул:

— Изменница! Иуда искариотская!

— Ну, снова ты, Коста! Он же мой брат! — всхлипывая, возражала хозяйка.

Вскоре мысли ее приобрели более практичное направление.

— Вы, конечно, нашли этот сундучок?

— Пока что нет, — ответил я, — но как только найдем, дадим вам знать… А как случилось, что ваш брат перебрался жить в другое место?

— Потому что он его выгнал! — Сиракова указала на своего мужа.

— Еще бы! Стану я с ним церемониться! — хмуро проговорил муж.

— Моего родного брата выгнал. Вы представляете? — объясняла Сиракова.

— Еще бы! Стану я с ним церемониться! Мне в доме гангстеры не нужны, — снова огрызнулся муж.

— Как он вел себя, живя у вас? — спросил я.

— У нас! — воскликнул Сираков. — Никогда он здесь не жил. Я сразу же велел ему поселиться на чердаке.

— Представьте себе, он так и сделал! — добавила хозяйка. — У моей дочки под крышей ателье, и он, мой муж, представляете, заставил моего брата ютиться в комнате при этом ателье!

— Я не твой, пойми же наконец! — чуть ли не взревел Сираков.

— Хорошо, хорошо) — успокаивал его я. — Этот вопрос бы уточните наедине. — Потом снова обратился к женщине: — Но вы хотя бы разговаривали с Медаровым?

— Разумеется, он же мой брат.

— Да, это мы уже уточнили. Скажите лучше, о чем вы говорили?

— Разве я помню, товарищ… — Женщина беспомощно смотрела на меня своими жалобными глазами.

— Может быть, он вспоминал что-нибудь о Таневе? — попробовал я помочь ей.

— Вспоминал, конечно! Он только об этом и говорил: как бы ему узнать, где прячется Танев.

— Где прячется? — повторил я ее слова.

— Да. Где прячется. Он говорил еще, что Танев ему должен и теперь, узнав, что Иван вышел из тюрьмы, прячется, чтобы не отдавать долга.

— Да, долг! — вмешался Сираков, пренебрежительно взмахнув рукой. — Краденое не поделили! Знаю их: гангстеры!

— Ну и дальше? Ваш брат узнал в конце концов, где прячется Танев? — обратился я к хозяйке.

— В том-то и дело, что ничего не узнал, — вздохнула Сиракова. — Ему удалось найти только этого Илиева, их бывшего шофера. И сразу же он перебрался к нему.

— Значит, вы его не выгоняли? — сказал я Сиракову.

— Ну, до драки дело не дошло, — огрызнулся он. — Я человек воспитанный, деликатный, я выжил его своей ненавистью, пренебрежением духа, недостижимым для этого пигмея!

— Гм, это уже кое-что.

— Да. Хотя, если поступать по библейским примерам, его стоило уничтожить.

— Избегайте библейских примеров, — посоветовал я. — С некоторого времени они не больно-то в чести.

— Его следовало уничтожить, — повторил хозяин. — Так, как он когда-то уничтожил философа Косту Сиракова. Присутствовать на грандиозном процессе, происходящем в нашей жизни, и не участвовать в нем — ну как это можно?

— Кто же вам не дает? — удивился я. — Кто вам мешает?

— Как это кто мне мешает? Разве бухгалтеры принимают участие в исторических процессах?

— Не всем же писать шедевры, — проговорил я, утешая его. — Иначе кто будет их читать?

— Не все это могут, — согласился хозяин. — А я мог. Вот взгляните!..

Он подбежал к книжному шкафу, выбросил из него несколько старых журналов и жестом триумфатора вытащил откуда-то пожелтевшую смятую рукопись. Она была довольно-таки тоненькой. Сираков приблизил ее к глазам, потом положил на стол, склонился над ней и растроганным голосом прочитал:

— «Декарт, или Единство материи и духа…»

— Хорошо, хорошо, — поспешил я остановить его. — А что вы думаете об электропроводке?

Сираков взглянул на меня, слегка удивленный таким неожиданным поворотом разговора. Потом на его лице отразилось подчеркнутое пренебрежение:

— Проводка? Товарищ инспектор, я размышлял о тайнах духовных феноменов, а не физических… Вот первая и, к сожалению, последняя работа молодого Сиракова…

Он поднял вверх рукопись, словно желая произнести торжественную речь, но я поднялся и любезно проговорил:

— Да, вы правы. Это очень досадно… Как знать, ведь могло выйти такое…

Две минуты спустя я был уже на вполне безопасном расстоянии от философа, то есть тремя этажами выше, у чердака.

На серой двери, ведущей в ателье, висела табличка «Лида Сиракова, художница». Звонка нет, и на табличке есть еще постскриптум: «Стучите громко!»

Что я и делаю. Вскоре дверь широко отворяется, и на пороге я вижу девушку, которая, наверное, и есть Лида Сиракова.

— Вы техник? — спрашивает она, оглядывая меня.

— Не совсем. Я из милиции.

— А-а, из милиции… Прошу вас, заходите!..

Она, по-видимому, скорее заинтригована моим визитом, чем испугана. Проводит меня в большую, светлую комнату. В ней царит артистический беспорядок. На всех стенах как попало развешаны картины — пейзажи и портреты, о художественной ценности которых я не берусь судить. Посреди комнаты на мольберте стоит большое полотно с едва намеченными контурами. На полу — палитры и тюбики с красками, кисти, баночки.

— Садитесь, — пригласила хозяйка, освобождая для меня стул, и, заметив мой вопросительный взгляд, прибавила: — Я, знаете ли, сейчас пытаюсь подражать нашим старым мастерам в смысле цветовой гаммы и сюжета…