Искатель, 1970 № 04 - [60]

Чудно, что они совсем не берут денег, подумал Дин. Будто деньги им и не нужны, если б они у них и были, Воспителлы бы не знали, что с ними делать. А может, деньги им и вправду не нужны — ведь никто не видел, чтобы они что-то покупали, они вели один и тот же образ жизни и никогда не болели, во всяком случае, этого никто не замечал. Может быть, временами они мерзли, хотя никто из них даже не заикнулся об этом, но топлива не покупали, а Леймонт Стайлс оставил определенную сумму для уплаты налогов — так, может, деньги им и вправду ни к чему?

А было время, когда в городе ломали голову над тем, как Воспителлы обходятся без пищи или, во всяком случае, не покупают еды. Потом об этом перестали судачить — жители, видно, поняли, что насчет этих чужаков ничего не узнаешь, не надо и пытаться.

Внезапно Дин осознал, что дом Стайлса даже старше его собственного. Он был построен не по единому плану — такие дома были в моде много десятков лет назад.

Окна были занавешены тяжелыми портьерами, но в щелки пробивался свет, и Дин понял, что Воспителлы у себя. Ведь они никуда не отлучались из дому, разве что нужно было присмотреть за младенцами, но в последние годы у людей вошло в привычку не приглашать их к себе, а оставлять детишек в их доме. Ребята у них никогда не плачут, даже самые крошечные. Им всем очень нравится бывать у Воспителл.

Он сделал еще несколько шагов и, поднявшись на крыльцо, позвонил.

Подождав немного, он услышал какое-то движение в доме.

Дверь отворилась, и на пороге, загораживая свет, появилась одна из Воспителл. Дин уже совсем забыл их облик — ведь он видел Воспителл много лет назад.

Вскоре после того, как Леймонт Стайлс вернулся домой, Дин припомнил, что встретил всех троих и потом время от времени видел на улице издалека кого-нибудь из них по одной. Но воспоминания о них и удивление при виде их изгладились из памяти, и сейчас как будто заново, с прежней силой его поразили неведомая грация, неожиданное ощущение, будто он увидел какой-то необыкновенно нежный цветок.

Лицо это, если его вообще можно было так назвать, светилось добротой, оно было слишком нежным, таким нежным, что в нем совсем не чувствовалось характера и даже индивидуальности. Удивительная кожа, румяная, словно лепестки цветка, а тело стройное до неправдоподобия, и все же оно настолько исполнено грации и гармонии, что при виде его не думаешь о его хрупкости. От всей ее фигуры веяло такой милой простотой, что все остальное перед этим меркло.

Нет ничего удивительного в том, что дети так любят их, поймал себя Дин на этой мысли.

— Мистер Дин, — сказала Воспителла, — пожалуйста, войдите. Это для нас большая честь.

— Спасибо, — ответил он, снимая шляпу.

Он сделал несколько шагов и услышал, как закрылась дверь, и вот Воспителла оказалась снова рядом с ним.

— Пожалуйста, в это кресло, — заметила она. — Оно у нас специально для особо почетных гостей.

Все было очень просто и по-дружески, однако на этом лежал отпечаток чего-то неведомого.

Где-то в доме послышался детский смех. Дин повертел головой, чтобы понять, откуда же он доносится.

— Это из детской, — сказала Воспителла. — Я закрою дверь.

Дин погрузился в кресло и положил старую, мятую шляпу на свое костлявое колено, поглаживая ее костлявыми пальцами.

Воспителла возвратилась и села на пол перед Дином, села таким неуловимым движением, без малейшего усилия, что у Дина создалось отчетливое впечатление, будто подняли вверх пол.

— Ну, — сказала Воспителла таким тоном, словно хотела намекнуть, что теперь все ее внимание приковано к Дину.

Но он молчал, потому что в комнате все еще слышался смех. Даже когда дверь в детскую закрыли, все еще слышался детский смех. Он заполнял комнату, это был по-настоящему счастливый, веселый, непринужденный, искренний, беспечный смех ребят, которые упиваются игрой.

Но этого было мало.

Искорка детства сверкала в воздухе, и у Дина возникло давно забытое чувство, что он вне времени, что день никогда не кончится, что о конце его даже подумать невозможно: легкий ветерок из несбыточной страны принес с собой запах ручья, что уносит по течению флотилии опавших осенних листьев, и чуть слышное благоухание клевера и ноготков, и аромат пушистого, только что выстиранного одеяла, какие бывают на детских кроватках.

— Мистер Дин, — сказала Воспителла.

Он виновато вскинулся.

— Простите, — сказал он Воспителле. — Я тут заслушался ребят.

— Но ведь дверь закрыта.

— И все же в этой комнате дети, — проговорил Дин. — В комнате нет детей.

— Совершенно верно, — ответил он. — Совершенно верно.

Но они были здесь. Он мог слушать их смех и топот их ног.

Здесь были дети или, по крайней мере, такое ощущение, будто они здесь есть и будто здесь много цветов, которые на самом деле давным-давно засохли и погибли, но ощущение осталось. И ощущение красоты — красоты в ее разных проявлениях — ив цветах, и в ювелирных поделках, и в маленьких картинах, и в веселых разноцветных шарфах — вещах, которые на протяжении многих лет давали Воспителлам вместо денег.

— Эта комната, — запинаясь, смущенно сказал он. — До чего же приятная комната. Мне здесь так хорошо.