Искатель, 1969 № 06 - [16]
Шура успокоилась и хотела вернуться в постель, но тут услышала такое, отчего в глазах у нее помутилось и начала бить мелкая, противная дрожь.
— Вот и сейчас на обыск собирается.
— А где обыск?
— В восьмой, у каторжанок.
— Обыск? — прошептала Шура и не смогла сомкнуть побелевших губ. — Господи, это конец.
Она кинулась к окошку — в него хорошо было видно окно восьмой камеры, но за пеленой дождя ничего нельзя разглядеть.
Дать сигнал? Но увидят ли? Да и поймут ли? Нет, надо бежать самой, предупредить, скорее предупредить. Но как? В коридоре надзирательницы. Нет, ничего сделать невозможно. Все пропало!
Шура с трудом подошла к своей железной скрипучей кровати и упала на постель вниз лицом.
«Все кончено, все-все…» — думала она, представляя, как найдут перенесенную ею из чемоданов одежду, парики, грим, как потом…
Но тут она не выдержала и заплакала…
Первое, что сделала княжна, — с пристрастием допросила Спыткину. Но та, глядя на начальницу остекленевшими глазами, заявила — Федоров нагло врет, Тарасова ни в чем предосудительном не замечена, во всем послушна и скромна.
— Так… Ну что ж… Тогда проведем обыск.
Вообще обыски проводились не часто, но всегда внезапно. К камере, намеченной к обыску, «свита» княжны подходила тихо, дверь старались открыть бесшумно, так, чтобы один вид вдруг появившейся начальницы привел арестанток в трепет.
И действительно, обитательницы восьмой камеры были ошеломлены.
Их испуг княжна расценила по-своему. Актриса в душе, она была несколько польщена произведенным эффектом — арестантки все до одной вскочили. «Конечно, пьяница Федоров солгал», — подумала княжна и, поднимая лорнет, милостиво кивнула:
— Здравствуйте, господа!
Из-за ее правого плеча выглядывала Спыткина, слева, стараясь не коснуться начальницы, робко жался Федоров.
Кто-то сказал: «Здрас…» Кто-то кашлянул, а Фрида, покрасневшая так, что, казалось, вот-вот вспыхнут ее каштановые волосы, зацепилась подолом длинного арестантского халата за скамейку и чуть не упала.
Наташа взглянула на Аннушку и в ее глазах прочла одно: конец.
Справа от княжны раздался нервный смешок.
Этот неожиданный звук заставил начальницу обернуться.
Она подошла к странно улыбающейся каторжанке, такой же высокой, как и она сама, и наставила на нее лорнет.
«Так вот она, графиня Ольденбургская», — усмехнулась про себя начальница и тут же решила, что следует навести подробные справки об этой арестантке.
— На что жалуетесь?
Все молчали.
— Ну что ж, тогда начнем…
И она ленивым кивком головы дала знак Спыткиной, та шагнула вперед и зычно скомандовала:
— По койкам разойдись!
До беды оставалось всего несколько секунд — принесенная Шурой одежда была спрятана в постелях. Все смотрели с надеждой то на Аннушку, то на Наташу, но они, обе белые, белее стены, молчали.
И тут княжна вздрогнула — в камере отчетливо прозвучал ее собственный голос:
— На что жалуетесь?
Она обернулась и увидела Вильгельмину — приставив к глазам указательный палец, наморщив лоб и прищурившись, она смотрела на княжну, словно из-под лорнета.
«Негодяйка, меня передразнивает!» — вспыхнула княжна и вся подалась вперед.
— Это что такое?
Вильгельмина, как эхо, повторила:
— Эт-то что такое? — и левой рукой точно повторила жест княжны.
— Вильгельмина, перестань! — крикнула Фрида Иткинд.
Всегда молчаливая, с виду хрупкая, она распрямилась и даже стала чуточку выше. Ее карие глаза блестели.
— Госпожа Вадбольская, — сказала она, заслоняя собой Вильгельмину, — мы очень рады, что вы, наконец, посетили нас…
Княжна, не успевшая оправиться от наглой выходки Вильгельмины, попятилась. Она чувствовала, что сейчас произойдет что-то ужасное.
— Разрешите передать протест.
— Протест? — стараясь быть спокойной, переспросила княжна. — Это еще что за новость?
Она боялась, что Вильгельмина опять передразнит ее, все засмеются и…
Но в камере стояла тишина.
— Мы атеистки, — тихо продолжала Фрида, — и после вечерней проверки читать молитву не станем.
Княжна изо всех сил старалась сдержать себя — ехидная усмешка Вильгельмины так и жгла ее.
Она знала, что политические хотя и стоят во время вечерней молитвы в строю, но саму молитву не произносят. И никак не ожидала, что поступит такое прямое и такое наглое заявление.
Пока она пребывала в некотором замешательстве, рядом с Фридой встала Вера Королева.
— И еще мы заявляем, — звонким от волнения голосом сказала Вера, — что «Боже, царя храни» петь отказываемся.
И тут зашумела вся камера, кричали все: и Наташа, и Аннушка, и Вильгельмина.
— Мы не станем прославлять самодержца!
— Это произвол!
— Мы не потерпим!
— Объявим голодовку!
Они кричали, со всех сторон наступая на княжну.
Спыткина отскочила к стене. Федоров, засучив рукава, пятился к двери. И лишь одна Вадбольская все еще старалась сохранить присутствие духа. Ноздри у нее расширились, жирная складка на лбу проступала четко, как обруч.
— Прекратите! — завизжала она так, что по всему коридору прокатилось странное эхо.
Наступила тишина.
— Боже мой, — хватаясь за лоб сухими пальцами, простонала княжна. — Что за люди, боже, какие гадкие люди! Уж кажется, я, я ради них делаю все, все…
Она не находила слов и, казалось, вот-вот разрыдается.
