Искатель, 1969 № 06 - [12]
— Что с тобой? Ты нездорова? — участливо спросила Вера.
— Я прилягу. Меня тошнит.
Ночью к ней тихонько подошла Аннушка.
— Не спишь? Знаю — тебе не до сна… — Мягкая ее рука легла на плечо. — Ты не мучайся, милая. Если страшно — откажись. Никто тебя не осудит. Это дело добровольное.
«Не осудит…» Да разве чьего-то суда боялась она? Нет, совсем нет, просто холодный, липкий страх вполз в душу и не давал покоя. И за это она сама, сама судила себя.
Аннушка вздохнула и отошла. А Фрида точно холодной водой освежилась, ей стало легче дышать и спокойнее думать.
— Ну, а на воле опять к своим? — слышался тихий — шепот Аннушки, — Опять за бомбы?
— Нет, нет, — горячо протестовала Наташа, — к террору я больше не вернусь.
— И верно… этим ничего не добьешься. Помнишь завещание народовольца Михайлова: «Завещаю вам, братья: не посылайте слишком молодых людей в борьбу на смерть, давайте окрепнуть их характерам, давайте время развить их все духовные силы…»
Наташа долго молчала. Потом тихо спросила:
— А разве он так завещал?
— А ты и не знала?
Фриду начала окутывать синяя дымка сна. Засыпая, она думала: «Они уже думают о воле…»
Утром, когда уголовных увели, вновь начались обсуждения деталей побега. Решили — Наташа будет ведать деньгами и документами, Аннушка — адресами, Вера — одеждой. А Вильгельмине по решению друзей с воли отвели самую трудную роль.
От того, как она исполнит ее, зависело почти все.
Шура, или, как ее теперь официально называли, «надзирательница двадцать семь», Спыткиной, которой не так-то легко угодить, понравилась. Была она расторопна, смышлена, на дежурстве не смыкала глаз, все приказания исполняла быстро и с охотой. Веселая и общительная, Шура легко, с двух-трех слов, сходилась с людьми, не кичилась, не важничала, а главное — не брезговала никакой черной работой.
Невзлюбила ее одна лишь Федотова — по номерному знаку семнадцатая, а за что — и сама не знала.
— Болтушка какая-то, — говорила она, по обыкновению своему брезгливо выпячивая всегда мокрые губы. — Не приживется она у нас — помяните мое слово.
Когда прошел слух о женихе-кавказце, Федотова даже громко рассмеялась, что было с ней крайне редко.
— Видали мы таких женишков — не маленькие. Да если бы действительно был у нее жених, разве бы он позволил жить ей при тюрьме?
— А вот и позволил бы! — заступалась Веселова. — Он еще до помолвки хотел ей номер в гостинице снять. А она отказалась.
— Это еще почему? — недоверчиво скосила глаза Федотова.
— А потому, что порядочная.
Федотова фыркнула и, поворачиваясь на стуле всем своим грузным телом, недовольно махнула рукой — дескать, поживем — увидим.
И тут с парадного позвонили.
Федотова пошла открывать дверь, да так и обмерла — перед ней стоял молодой, среднего роста, широкоплечий, стройный грузин в отличном костюме. В левой руке он держал на весу маленькую, отделанную костью тросточку.
— Пардон, — сказал он, слегка наклоняясь, — прошу, любезная (у него вышло как «лубэзная»), позвать Александру Васильевну Тарасову.
В руке у Федотовой блеснула крупная монета.
— Приехал… — только и могла произнести она, вернувшись в привратную и уставясь стеклянными глазами на Веселову.
— Кто приехал?
— Да он… жених!
Веселова бросилась к двери, а Федотова тяжело опустилась на стул.
«Смотри-ка ты, явился, — думала она, — словно подслушал наши разговоры. Ну и ферт — целый полтинник отвалил».
Жених произвел ошеломляющее впечатление на многих.
Когда русобородый извозчик, нагруженный кожаными заграничными чемоданами, отдуваясь, проходил через тюремный двор в Шурину комнату, из окон на него смотрело множество глаз.
«Подарков, подарков-то сколько», — шелестело повсюду.
Даже княжна Вадбольская, получившая сигнал от Спыткииой, поднялась с кресла и чуть отодвинула тяжелую штору.
— Боже мой, — сказала она, с грустью покачивая головой, — какие у людей дикие вкусы. Выбрать себе в невесты эту «мовешку» — не понимаю, решительно не понимаю…
Слово «мовешка» (безнравственная) было из лексикона девиц Смольного института, где княжна проводила годы своей ранней молодости.
А Шура витала на седьмом небе и хотя и пыталась скрыть свою радость, ей это плохо удавалось — глаза так и искрились смехом, лицо пылало, а розовые ушки, казалось, вот-вот вспыхнут и загорятся.
Жених пробыл у Шуры недолго — всего четверть часа. Прощаясь, он галантно раскланивался, ловко щелкал каблуками и вручал Шуриным сослуживцам пригласительные билеты.
На великолепном лощеном картоне в обрамлении виньеток крупным прописным шрифтом было напечатано:
«СЕРГЕЙ КОРИДЗЕ И АЛЕКСАНДРА ВАСИЛЬЕВНА ТАРАСОВА
НИЖАЙШЕ ПРОСЯТ ВАС ПРИБЫТЬ В РЕСТОРАН «СЛАВЯНСКИЙ БАЗАР»
К 6 ЧАСАМ ВЕЧЕРА 5 ИЮЛЯ С. Г.
НА БАНКЕТ
ПО СЛУЧАЮ ПРЕДСТОЯЩЕЙ ПОМОЛВКИ».
Приглашение получили также старшие надзиратели Спыткина и Куликов и двадцать четвертый номер — Федоров. Он так застеснялся, что чуть не выронил билет, но Коридзе ловко подхватил его у самого пола и, сверкнув белозубой улыбкой, воскликнул:
— Держи, дорогой, крепче. Вылетит — не поймаешь!
Все весело засмеялись — шутка показалась необыкновенно остроумной. Коридзе вскочил в пролетку, галантно махнул рукой.
На Новинском бульваре он сказал как бы про себя:
