Искатель, 1967 № 05 - [16]

«А у них не шуткуют, — подумал он, — не шуткуют. Надо держаться крепко».

За дверями в комнате слышны были голоса, но разобрать можно было только отдельные слова. Романов услышал, как капитан «Атланта» повторил несколько раз: «Ответственность… Генерал Улагай».

Голоса смолкли. Дверь распахнулась. Выглянул Запечнов, сказал:

— Зайди.

Войдя в комнату, Романов вскинул руку к козырьку.

— Здравия желаю, ваше благородие!

— Тихо! — растерянно сказал сидящий за столом полный, тяжелый человек с массивной лысеющей головой и оглянулся на заставленные ставнями окна. — Ну и глотка у тебя, братец. «А ты не так-то и силен», — подумал вдруг Романов.

Вырвавшееся у капитана «Атланта» «тихо» как-то сразу успокоило его. Романов почувствовал себя легче и свободнее.

Он опустил руку от козырька, но остался стоять, как и прежде, вытянувшись в струнку.

— Сотник сообщил нам, — сказал капитан «Атланта», — что ты, братец, выразил желание последовать за ним в нашей борьбе…

— Так точно, — сказал Романов, — за господином сотником я готов в огонь и воду.

— Преданность — высокое качество души, — протянул капитан.

«А не валяет ли он дурака? — подумал Романов, неожиданно почувствовав в голосе капитана напряженность. — Шлепнут они меня сейчас мигом…»

Кроме сотника, стоящего в углу, у окон в комнате было еще четверо. Один сидел за столом, рядом с капитаном. Двое о чем-то тихо переговаривались в дальнем конце комнаты. Романов внутренне подобрался, готовясь к прыжку.

«Чуть что, — пронеслась мысль, — одним ударом сбить лампу, а там, в темноте, еще повозимся…»

Капитан поднялся из-за стола.

— Хорошо, — сказал он, — подробно мы поговорим позже. Проводите его, сотник.

Запечнов шагнул от окна и толкнул дверь, но уже не в коридор, а в соседнюю комнату.

Четко повернувшись на стоптанных каблуках, Романов прошел через всю комнату, но в шаге от дверей остановился, пропуская вперед Запечнова.

«Черт его знает, — подумал он, — что в этой комнате!»

Запечнов шагнул первым, Романов заметил, что у того в едва приметной улыбке открылась полоска зубов.

«Все понимает», — подумал Романов и шагнул следом.

— Побудьте пока здесь, — сказал Запечнов и, не глядя на следователя, повернулся и вышел. В замке торчал ключ.

* * *

Тарасов стоял, прислонившись к сырому и холодному стволу акации. Время, казалось, остановилось. В сотый раз он рассчитывал — вот они вошли в дом, прошли по коридору, вошли в комнату, какие-то вопросы, какие-то ответы, еще минута, еще, еще… Но условного сигнала не было. Он рассчитывал вновь. Вошли в дом… Прошли по коридору… вошли в комнату.

Метрономом стучали падающие, с крыши в лужу капли. Оцепление вокруг дома давно замкнулось. Минута, вторая, третья… Тарасов чуть подался вперед, напрягая слух. Стучали капли. Темной громадой горбился дом.

Час назад, пожимая руку Романову, Тарасов сказал:

— Смотри, старик, осторожнее… К черту в пасть лезешь…

Романов только улыбнулся.

— Пробьемся…

Повернулся и зашагал по коридору..

Так они расстались.

Романов, стоя в незнакомой комнате, тоже считал минуты. Обошли дом… Остановились в саду… У окон… Кто-то остановился у подъезда… Минута, еще, еще…

Голоса за дверями то стихали совсем, то вдруг раздавались громче. И вновь он дважды услышал: «Улагай».

«Улагай, — подумал следователь. — При чем здесь генерал Улагай? Его десант из Крыма разбили на Кубани еще в начале сентября. Нет. Этих надо брать только живыми…»

Голоса за дверью стали слышнее.

Романов расстегнул крючок на шинели, вытащил из-за ремня наган, осторожно взвел курок.

Голоса вдруг притихли, но тут же раздались вновь.

Перед сабельным броском человек собирается в комок; серебряным горлом пропоет труба, и кони грянут оземь звоном копыт.

Ударом ноги Романов распахнул дверь, выстрелил в потолок.

— Руки на стол! — крикнул он.

Перед глазами мелькнули бледные пятна лиц, качнулась лампа, и в это же мгновение в дверь ударили чем-то тяжелым. Это Тарасов, едва шевельнув губами, дал команду «вперед!». Под плечом Ремизова замок хрястнул, и дверь распахнулась.

* * *

Ремизов точно охарактеризовал капитана «Атланта» Отто Опица. Толстый его затылок был налит кровью, но глаза смотрели спокойно. Может быть, даже слишком спокойно. Этот не трусил и отлично понимал, что время поставило людей по двум сторонам баррикады. Или одни победят, или другие. Мира быть не могло.

Упершись короткими руками в толстые колени, Отто Опиц плевал словами:

— Революция? Это хаос. Мерзость.

Тарасов даже переменился в лице, слушая его. Опиц повернулся к Романову, щеки его дрожали от негодования.

— Мой дальний родственник, романтический юноша, поверил в неверные идеалы. Он говорил: «Революция — это прекрасно». Сказать вам, как он погиб? Его застрелил пьяный матрос. Да, да!..

Он говорил и говорил… Он ниспровергал все, во что верили двое сидящих против него, он затаптывал в грязь то, за что и Романов и Тарасов шли под огонь пулеметов, мерзли в снегу, носили на теле рубцы и раны.

У Романова напряглись плечи. Но он не прерывал капитана «Атланта» — пусть скажет все, пусть выговорится! Жало у него вырвали, он только бьет хвостом, как гадюка под лопатой. Со словами надо обращаться осторожно, а сейчас капитан мог сказать и такое, что пригодится.