Искатель, 1966 № 03 - [53]

— Ну, давайте все-таки еще раз повторим все факты. Значит, вы Козлова никогда не знали и даже не слыхали о нем?

— Нет, — сказал Горбачев. — Был у нас в Луге один Козлов, продавцом в кооперативе работал. Но тот пожилой человек. А такого, как вы описываете Козлова, я не знал.

Дальше пошел разговор о прошлом Горбачева. Васильев вел себя так, как будто впервые слышал, что работал он в трактире мальчиком на побегушках, что хозяин его в половые не допускал. Получалось по его рассказам так, что вроде он, Горбачев, принадлежал к угнетенному пролетариату, и если он пошел на то, чтобы гнать самогон, так потому только, что несознателен, образование имеет небольшое, политическим развитием не занимался.

Спросил Васильев, где теперь хозяин трактира. Оказалось, что он теперь содержит в Луге чайную, но Горбачев с ним не видится, потому что понял, как тот его эксплуатировал. Так постепенно, благодушно болтая, подошли они ко времени империалистической войны.

— Вы ведь говорили, кажется, что в Пскове служили? — спросил Васильев между прочим.

— В Пскове, — согласился Горбачев, забыв, что об этом и разговору-то раньше не было.

— В интендантском управлении?

— Да, в интендантском управлении.

— Конвойные части? — спросил Васильев.

— Совершенно точно, — сказал Горбачев.

— И много вас было, — спросил Васильев, — конвойных?

— Да нет, — сказал Горбачев, — чего там охранять. Интенданты ведь больше пили. Денег у них было полно. Они прямо, не стесняясь, взятки брали. А нас и было там, рядовых, восемь человек. Так полагалось, ну и мы им нужны были, знаете, чтобы услужить, если придется, с поручением сбегать. Знаете ли, разложение офицерства в царской армии было ужасное.

— Да, — горестно покачал головой Васильев. — Офицерство ужасно разлагалось.

И вдруг произошла крутая перемена. Только что перед Горбачевым был безразличный собеседник, который для того, чтобы провести полагающийся последний допрос, вел неторопливую беседу о далеком прошлом, давно прожитом и давно забытом. Даже и сидел Васильев как-то неофициально, не то чтобы развалясь, но облокотившись на спинку, с видом самым, так сказать, приватным. И вдруг в какую-то долю секунды он выпрямился, напрягся, и лицо его резко изменилось.

— Зачем же вы лжете, — резко сказал он, — что никогда не знали Козлова? Всю войну прослужили вместе, всего было вас восемь человек, а познакомиться времени не нашлось?

Горбачев вздрогнул и инстинктивно тоже выпрямился.

— Как это познакомиться? — спросил он.

— Да очень просто, в этом же интендантском управлении таким же, как и вы, конвойным был и убитый вами Козлов. Вот в его личном деле об этом подробно рассказывается.

— Не понимаю, — сказал Горбачев. Он как-то сразу сник, он понял: ему только казалось, что дело кончено, что идет уже последний допрос. Именно сейчас и начинается самое страшное, и следователь знает все то, что он — Горбачев — пытался скрыть. Он понял, что разговор только начинается. И действительно, разговор только начинался.

— Я вам расскажу, — сказал Васильев, — как происходило убийство. Ошибки могут быть в мелочах, и все-таки вы поправляйте, если заметите неточность.

— Хорошо, — сказал Горбачев, не замечая, что это единственное слово звучало уже как признание.

— Семнадцатого июня, — сказал Васильев, — вы утром, как обычно, разносили по чайным самогон и на обратном пути решили зайти в продовольственный магазин номер тридцать семь, чтобы купить себе чего-нибудь поесть. Было это около половины четвертого. Я говорю, около, минут на пятнадцать в ту или другую сторону может быть ошибка. В магазине вы встретили бывшего своего сослуживца Козлова. Вы с ним не видели друг друга много лет. Встреча была радостная. Радовался главным образом он, потому что только что подписал договор о работе и получил пятьсот рублей подъемных.

Об этом он сразу вам рассказал и предложил, так как деньги у него есть, пойти куда-нибудь выпить. Вы вспомнили, что живете сейчас один в квартире, что у вас дома сколько угодно самогону, а пятьсот рублей вас соблазнили. Вы пригласили его к себе. Купив закуску, вы пошли в квартиру, он сел на кухне за стол, и вы попросили его вычистить селедку.

— Нарезать колбасу, — сказал Горбачев.

— Хорошо, нарезать колбасу, а сами сказали, что нальете самогон. Самогону у вас не было, вы весь продали до встречи с Козловым, или, может быть, вам просто хотелось скорее покончить с этим делом. Он наклонился над столом, а вы взяли топор и ударили его топором по темени. Вы убили его с одного удара!

— С одного, — сказал Горбачев.

— Топор вы бросили, вероятно, вечером в реку или в канал.

— В Фонтанку, — сказал Горбачев.

— Потом вы уложили труп в корзину, вероятно, вы в этой корзине доставляли бочки, чтобы не вызывать подозрения.

— Доставлял, — сказал Горбачев.

— Вы тщательно убрали и вымыли кухню, пошли на рынок, сговорились с ломовиком, вынесли с ним вместе корзину и отвезли на Московский вокзал. Есть какие-нибудь неточности?

Все пришлось заносить в протокол, заполнять страницу за страницей, дать прочесть Горбачеву, словом, дела было еще много. Но Горбачев уже не сопротивлялся, ни о чем не спорил и молча все подписал. Это был уже совершенно раздавленный человек.