Искатель, 1965 № 05 - [57]
Балконная дверь была открыта, кованые решетки четко вырисовывались на фоне темнеющего неба.
Мегрэ улыбнулся, никто не понял, чему. Он попросил вторую порцию телячьей головы. Когда пили кофе, Пардон по рассеянности протянул Мегрэ коробку сигар.
— Благодарю. Я курю их только в «Савое».
— Ты курил сигары в «Савое»? — удивилась его жена.
— Пришлось. Метрдотель шепнул мне на ухо, что трубка у них запрещена.
Пардон специально организовал этот обед, чтобы поговорить о деле Лагранжа, именно потому все старались не касаться этой темы. Говорили обо всем, кроме того, о чем все присутствующие думали.
— Много работы на Кэ-дез-Орфевр?
— Сплошная рутина. А у вас много сейчас больных в районе?
— Нет, тоже ничего особенного.
Потом немного поговорили о болезнях. Так что было уже около десяти часов вечера, когда Пардон решился спросить:
— Вы его видели?
— Да. Вы тоже у него были?
— Да. Два раза.
Женщины тактично делали вид, что они не слушают.
— У него была очная ставка с сыном?
— Да.
— Он ничего не сказал?
Мегрэ отрицательно покачал головой.
— Все та же песня?
Франсуа Лагранж держался избранной им линии, он съежился, как напуганное животное. Как только к нему подходили, он прижимался к стене, закрывая лицо руками, как бы защищаясь от ударов: «Не бейте меня… Не бейте…»
— А что думает Жури?
На этот раз задал вопрос Мегрэ.
— Жури большой ученый, отличный психиатр. Но это человек, которого всегда мучает боязнь ответственности.
— Так что?..
— Если Франсуа Лагранж продержится в этом состоянии второй месяц…
Пардон пристально смотрел на Мегрэ. Вопрос, который он давно уже хотел задать, и был истинной причиной этого обеда, но доктор не спрашивал, а только смотрел на комиссара.
— Что касается меня, — пробормотал комиссар, — то это уже не мое дело. Я сдал отчет. Старший следователь Рато, со своей стороны, прислушается к мнению экспертов.
Почему у Пардона был такой благодарный вид? Это стесняло Мегрэ. Он даже рассердился на доктора за такую нескромность. Это дело действительно больше не касалось комиссара. Конечно, он бы мог…
— Мне сейчас надо гоняться за другими кошками, я имею в виду некую Жанну Дебюль, — сказал Мегрэ, вставая. — Она вчера вернулась в Париж, и я надеюсь, что меньше чем через два месяца она будет сидеть у меня в кабинете на допросе.
— Можно подумать, что она тебе лично что-то сделала, — заметила мадам Мегрэ, хотя делала вид, что не слушает.
На этом разговор закончился. Четверть часа спустя на темной улице мадам Мегрэ взяла мужа под руку.
— Странно, — сказал он. — Почему в Лондоне почти такие же фонари, а свет другой?..
И он начал рассказывать ей о Стрэнде, Чаринг-Кроссе, Трафальгар-сквере.
— А я думала, что у тебя там не было времени даже поесть.
— Я выходил на несколько минут вечером после обеда.
— Один?
— Нет. С ним.
Она не спросила, о ком он говорит. Когда они подходили к бульвару Ришар-Ленуар, он вспомнил о лондонском баре, где он перед сном выпил кружку пива. И сразу почувствовал жажду.
— Ты ничего не имеешь против, если я…
— Конечно, нет! Иди пей. Я подожду.
Это было маленькое бистро, и она боялась, что будет его стеснять. Когда он вышел из бистро, вытирая губы, она снова взяла его под руку.
— Прекрасная ночь…
— Да…
Почему вид кошки, которая при их приближении скрылась в подвал, заставил его нахмуриться?
Перевод с французского Елены ЯКУШКИНОЙ
Кухонный будильник на письменном столе показывал семь.
— Эмма, положите еще одно яйцо в кастрюльку.
Министр вышел из спальни. Он был стар, тщедушен и неопрятен. Секретарша вынула яйцо из ящика стола.
— И соль, не забудьте соль, — сказал министр и объяснил на плохом английском: — Тогда скорлупа не лопнет. Садитесь, мой друг. Чувствуйте себя как дома. Эмма, вы можете идти.
Рзвен сел, глядя на грудь министру. Он думал: «Я ей дам три минуты, чтобы она отошла подальше». Он продолжал смотреть на грудь министра: «Сюда я выстрелю». Он опустил воротник пальто и с горькой яростью увидел, как старик отвернулся oт его заячьей губы…
— Погляди, — сказала она, — снег идет.
Когда они переезжали мост, несколько больших хлопьев проплыли за окном, падая, как клочки бумаги, в темную Темзу.
— Я счастлив, пока мы вместе, — сказал он.
— Мы завтра увидимся, Джимми, — она всегда колебалась, прежде чем назвать его по имени. Это было глупое имя для человека такого роста и веса.
— Ужасно, если бы сейчас была война, — произнесла она.
— Войны не будет.
— Прошлая началась с убийства…
— Энн, — спросил он, — мы поженимся после рождества, правда?
— У нас нету ни пенни, — ответила она. — Ты же знаешь.
— Я получу повышение.
— Ты опоздаешь на дежурство.
— Черт с ним. Ты меня не любишь.
— Ни гроша, дорогой, — засмеялась она и пошла по улице к дому № 54, молясь о том, чтобы достать денег… Навстречу шел человек. Ему было холодно и неуютно в черном пальто. У него была заячья губа. «Бедняга», — подумала ока и забыла о нем…
Ю. ЦУРКОВ
ЛАБИРИНТ
Руднев увидел яркую вспышку. Ни грохота взрыва, ни громадного холодно-синего вихря пламени, ни своего падения в колодец он уже не помнил. Упал он на пологий откос свеженасыпанной земли и покатился. Это смягчило удар.
Сознание вернулось не сразу. Сначала боль в левой руке и ноге. Особенно в ноге. Затем голова прояснилась.
