Искатель, 1964 № 04 - [3]

Едва баки «Каталины» оказались полны, мы взлетели и, не делая даже обычного прощального круга над приютившей нас гаванью, взяли курс в сторону Сахары. Нам предстояло преодолеть теперь не самый трудный участок пути, каким является океан, а самый опасный — обогнуть с юга территорию, занятую фашистами.

3

Теперь мы шли все тем же бреющим, но под крылом самолета проплывали не водяные, а песчаные волны.

Солнце било нам в хвост. Все небо над нами хорошо просматривалось. Мы почти не опасались нападения фашистских истребителей.

Каждый занимался своим делом. Сорокин и инженер-механик готовили еду: обед или ужин — понять было трудно. Мы находились в полете более суток, все смешалось.

Я поколдовал над картами, потом бросил это бесполезное занятие и отправился варить кофе. Карты Африки в то время мало чем отличались от обычных школьных — никаких характерных ориентиров. Сплошная желтоватая краска заливала бумагу. Надо было ждать появления звезд, чтобы хоть как-нибудь определиться.

В «летающей лодке» запахло кофе. Аромат его побеждал даже на редкость въедливый запах бензина. Из пилотской кабины, поводя оцарапанным носом-пуговкой, вышел Базин:

— И где ты, Валентин, насчет кофе так навострился? Даже моя жена так варить не умеет.

Я ответил, что с удовольствием поделюсь секретом, когда доберемся до дома, и вспомнил, что Базина провожала в Мурманске красивая женщина. Все крепилась до самой последней минуты расставанья, а потом расплакалась. Базин, о котором я много слышал хорошего, как о смелом и удачливом мастере боя, грустил всю дорогу. В Америке он все подгонял нас, чтобы скорее лететь домой. Кое-кто из летчиков, бывших вместе с ним, попытался острить, повторяя не к месту любимую приговорку Базина: «А вот моя жена…»

Среди пилотов было много молодых, очень молодых ребят. Их-то в большинстве ждали лишь матери, беспокойство которых считалось чем-то само собой разумеющимся… Вот они и завидовали.

По моим подсчетам, мы уже вышли из зоны действия фашистских истребителей, и весь экипаж, оставив машину на попечение второго пилота, собрался в грузовом отсеке поесть. Мы слишком устали, чтобы есть с аппетитом, а насытившись, почувствовали себя совсем измученными. Только очень крепкий кофе немного взбодрил нас.

День казался удивительно длинным.

Мы разбрелись по своим местам.

Неожиданно меня позвал к себе Базин. Я прошел в рубку пилотов.

— Смотри! — Базин тыкал пальцем вниз.

Мы проносились над буйными тропическими зарослями. То и дело мелькали голубые отражающие небо то ли озерки, то ли заводи. Мне показалось, что даже в кабину долетают пряные запахи цветов.

— Смотри! — Базин хлопал меня по плечу и радовался.

Второй пилот Витя Морев — тот просто примерз к стеклу кабины.

Очень мы стосковались по деревьям, по тихой воде.

Витя обернулся, с тоской посмотрел на нас обоих и сказал негромко, только по губам и можно было разобрать:

— Присесть бы… А?

Мы с Базиным переглянулись. Во взгляде командира я прочел нерешительность: ему, видно, не хотелось говорить «нет».

Я пожал плечами, хоть краткая остановка давно требовалась. Место вроде безопасное.

— Цветов можно домой привезти! Моя жена любит цветы! — крикнул мне на ухо Базин.

— Подсядем. На полчасика. Звезды появятся. Определимся. Бог знает куда залетели! И пойдем уже наверняка. Нельзя же, в самом деле, лететь напропалую! — согласился я.

Командир быстро сел за штурвал. «Каталина» сделала крутой вираж — Базин выбирал место для посадки поживописней. В кабине пилотов появились инженер-механик и бортрадист. Узнав о причинах разворотов, они тоже очень обрадовались. Выбор места остался за командиром. Колобок отнесся к делу придирчиво. Минут пять мы кружились и видели пейзажи, похожие на сказочные. Наконец Базин остановил свой выбор на продолговатом водоеме — то ли лагуне, то ли старице, протекавшей вдали большой реки.

Места для посадки и взлета было достаточно. Последний разворот. Снижение, режущий удар, подскок, и мы остановились на зеркальной глади. Выключили моторы.

Стало слышно, как нежно поплескивает по фюзеляжу вода.

Мы открыли колпаки пилотской кабины и пулеметных блистеров и несколько минут сидели, завороженные тишиной, покоем, пряным до удушливости ароматом неизвестных, невиданных цветов. Казалось, мы попали в огромную оранжерею. Метрах в пятидесяти от нас поднимались у заросшего кустами берега высокие, изящно изогнутые стволы королевских пальм, увитых лианами. Белые цветы усыпали деревья и кустарники. А может быть, цветы только казались белыми. Солнце стояло уже невысоко, меж деревьев и под кустами было сумеречно.

Второй пилот стянул с головы шлем.

— Прямо Жюль Верн… — и вздохнул.

— До чего ж хорош мир! — сказал Муслаев. Было непонятно, что же он имел в виду — спокойствие и тишину или красоту. Но никто не стал этого уточнять. Все, кто находился на борту «каталины», достаточно повоевали, и умели ценить мир, и, как все летчики, очень любили природу.

— Мартышки! — крикнул Сорокин.

По лианам, обвившим стволы пальм, пробежало стадо обезьян. Они визжали, прыгали и раскачивались на «канатах». И вместе с их криками мы расслышали, что тишины, которая нас оглушила вначале, нет. Воздух был наполнен шелестящим и в то же время очень высоким звоном; в нем смешалось сипенье, свист, кваканье, уханье, кряхтенье, цоканье.