Искалеченный мир - [57]

— Это вам за Канавинский мост надо, — сообщил он спустя минуту. — Там вроде бы чего-то фурычет, мне Фёдорыч на прошлой неделе рассказывал. «Штурвал» вроде бы называется… Короче, точно что-то судоходное — вот! Вам, значит, до упора и потом направо. Там мост и обозначится. Переедете через Оку, а там вам подскажут.

Он ещё раз покосился на «Горыныча», а точнее — на маячившую за окном физиономию Шатуна. Громила отвернулся, понимая, что своим видом не вызывает у прохожего желания задержаться подольше, несмотря на все усилия Лихо. Но та уже узнала всё, что ей было нужно.

— До упора и направо? — ещё раз уточнила она. — И через мост…

— Ага. — Мужичок подхватил своё транспортное средство, собираясь топать дальше. Улыбка — улыбкой, но вот рожи у них у всех… Страшно подумать, что сделала эта белобрысая с тем, кто удружил ей с фингалом вполлица. На фиг, на фиг. Тележка на «леклерк» не похожа, супротив этой бронированной шеститонной дуры не выдюжит, как пить дать.

— Спасибо вам большое! — уже в спину бросила ему Лихо. Тот рассеянно кивнул и побыстрее задвигал ногами, желая только одного — как бы оказаться подальше от этой насквозь непонятной компании. На фиг, на фиг…

— Не вызываем мы у общественности никаких положительных эмоций, — резюмировала блондинка, забираясь обратно в «Горыныча». — Прямо хоть плачь. Или общественность такая пуганая, или мы выглядим как законченная шантрапа на хороших колёсах… Надеюсь, что у Канавинского моста в планах на ближайшие пять минут не значится полное и безоговорочное саморазрушение.

Канавинский мост был на месте. Почти восьмисотметровый, держащийся на пяти опорах, соединяющий верхнюю, нагорную часть города с нижней, заречной.

— Живут же люди. — Блондинка вырулила на мост. — Хоть бы одна опора обрушилась. Так, для солидарности с остальными градами и весями, не обойдёнными заботой нашего всеобщего опекуна. Шатун, брось хоть гранатку, что ли… Душа протестует, глядя на всё это благолепие.

— Да ну тебя, — ошарашенно пробурчал громила, с долей смятения провожающий глазами нетронутый пейзаж, неспешно проплывающий за окном внедорожника. — Хоть раз в жизни посмотреть, полюбоваться. Не сбивай…

Остальные тоже притихли, прилипнув к окнам. Пейзаж, конечно же, не был целиком и полностью тем, досдвиговым. Сохранившим всё то, что четвёрка видела на фотографиях ушедшей эпохи. Но в нём не было ни крохотного намёка на неестественность, в той или иной мере присущую местам, отмеченным Сдвигом. Ни «родимых пятен» — ослепительно-белых, идеально круглой формы, диаметром от одного до пяти метров кусков земли, на ощупь напоминающей древесную труху. Земля эта была мёртвой, на ней не вырастало ничего, её обходили стороной даже «кляксы», не говоря уже о более развитых созданиях Сдвига. И если случалось находиться рядом с «родимым пятном» более пяти-десяти минут, то можно было быть уверенным — через пару-тройку часов подкатят боли в желудке, рвота, головокружение. Умирать от этого — никто пока ещё не умирал, но лишний раз ощущать, как желудок выворачивается наизнанку, — увольте.

Или «телеграмм из преисподней». Каких-то непонятных каракулей, не то действительно имеющих скрытый смысл, не то просто бывших бессмысленным набором крючочков и загогулин, по какому-то капризу Сдвига получивших отдалённое сходство с печатными знаками планеты Земля. «Телеграммы» могли располагаться где угодно — от ствола дерева до прозаического булыжника, лежащего на обочине дороги. Одно время учёные умы златоглавой всерьёз бились над расшифровкой «телеграмм», полагая, что там находится ключ к разгадке катаклизма. Естественно, расшифровано было ноль целых, внушительный шиш десятых. Может быть, и в самом деле — это были какие-то послания. Но лично Лихо, да и все остальные с определённой долей юмора склонялись к тому, что это всего лишь потусторонний аналог того, что у нас любят малевать на заборах и прочих ровных поверхностях, открытых взору человека. Ладно хоть вреда от этих «телеграмм» не было ни на грош. Разве что оскорбляли зрение своим бессмысленным присутствием. Да ещё тем, что не стирались и не отмывались, как ни старайся.

В Нижнем ничего этого не было. Четвёрка проглядела все глаза, пытаясь узреть хоть что-то, но бесполезно. Всё было целое, незатронутое.

— А может, мы уже в раю? — философски выдал Книжник, с зачарованным видом разглядывающий приближающийся берег и купола, виднеющиеся с левой стороны. — Не бывает такого, ну — не бывает… Не верю.

— Точно! — с самым непроницаемым лицом сказала Лихо. — Нас там, на трассе, всё-таки накрыло, в лепёшечку раскатало со всем усердием, и мы теперь въезжаем в рай. А рыжая во Владимире — это архангел был, только что дошло до меня со всей непреложностью. И понимаю я, что очень скоро пнут мне под копчик, да с носка, да с оттяжечкой. Это ж надо — так нахамить архангелу, ай-яй… Накрылся для меня рай, чего уж теперь… Грустно, мальчики.

— Бедные те черти, которым выпадет взять над тобой шефство. — Алмаз оторвался от созерцания неправильности, сплошь и рядом находящейся на расстоянии вытянутой руки. — Коли уж ты в рай не попадаешь. Вечно они у тебя будут битые и морально униженные. А мы хоть отдохнём от тебя. Точно я глаголю — а, Книжник?