Искал Аллаха – нашел Христа. История бывшего мусульманина - [77]

Нет, это невыносимо! Я не мог больше об этом думать. Мысли путались, к горлу подступала тошнота; и, что хуже всего – я чувствовал, что пророк и вера становятся мне отвратительны.

Я не мог ненавидеть пророка и свою веру. Но и оправдать их было нечем. Битва за ислам окончилась; все мои укрепления были разбиты.

Я проиграл.

Комментарий эксперта, доктора Кита Смолла, консультанта по рукописям Корана в Бодлеанской библиотеке Оксфордского университета и автора книги «Текстуальная критика и рукописи Корана», о Новом Завете и Коране читайте на стр. 416.

IX Вера в сомнении

Я больше не знаю, кто Ты, но знаю одно:

Ты – единственное, что важно в этом мире…

44. Разум и откровение

Три года длилась наша интеллектуальная борьба: началась в первый же месяц моего первого студенческого года и наконец завершилась за день до выпуска. Завершилась моим поражением.

Я сдался. Но отказался не от ислама – о нет! Я отказался от разума.

Мы сидели в машине, возвращались с церемонии награждения. Из нескольких тысяч выпускников УОД всего шесть студентов получили «Почетные дипломы Кауфмана» – высшую награду за достижения в учебе и внеучебной работе. И среди этих шести были мы с Дэвидом. Диплом Кауфмана знаменовал величайший успех в моей университетской карьере!

Но сейчас он, забытый, валялся на заднем сиденье.

Меня он не интересовал. Как не интересовало и почти ничто иное. Всю жизнь я прожил, не сомневаясь в себе. Ислам, моя вера, семья, мои слова, дела, все, чем я жил и что делал – ничто из этого не противоречило друг другу, и все объединялось во мне. Я был искренним и цельным, я говорил, что думаю, и жил согласно своим убеждениям – свободной и полной жизнью.

А теперь? Я превратился в пустую оболочку. Снаружи – по-прежнему благочестивый мусульманин; но внутри меня раздирали сомнения и противоречия. Я не понимал больше, во что верю, зачем живу, кто такой я сам. И не мог поговорить о том, что меня мучает, ни с родными, ни с друзьями – это только еще больше бы все усложнило.

Я больше не знал, кто такой Бог, что такое мир, кто такой я сам – и понятия не имел, что же теперь делать. Я словно оказался в водной стремнине. Отчаянно махал руками и ногами, пытаясь за что-то ухватиться или хотя бы удержаться на поверхности. Из последних сил держался за соломинку – за свою прежнюю жизнь.

Я сдался. Но отказался не от ислама – о нет! Я отказался от разума

– Дэвид, я не могу принять христианское учение. Это невозможно.

Я не отрывал взгляд от руля. Дэвид на сиденье рядом смотрел перед собой и молчал, не мешая мне говорить.

– Христианский Бог требует от меня основываться на факте, – продолжал я. – Я должен поверить, что Иисус – Господь. Но меня там не было, я не знаю и не могу знать, считал ли он себя Богом. Я мусульманин и всегда смотрел на мир как мусульманин. Мое восприятие так устроено, что, даже если бы Иисус в самом деле был Богом, скорее всего, я не смог бы этого признать. Почему Бог ставит мою судьбу в вечности в зависимость от того, поверю ли я в событие, происшедшее здесь, на земле – событие, достоверность которого я никогда не смогу проверить?

Это был мой последний рубеж: отчаявшись защитить исламскую веру разумом, теперь я защищал ее, ссылаясь на невозможность узнать объективную истину.

Дэвид молчал и обдумывал мои слова. А когда наконец заговорил – его слова попали прямо в точку.

– Набиль, ты сам знаешь, что это неправда. Твои родители видели вещие сны. Тебе самому Бог подал знак стрелой в небесах. Ты прекрасно знаешь, что, если попросишь Его открыть тебе правду – Он это сделает.

Едва Дэвид произнес это, я понял, что он прав. И не просто прав: его слова словно задели какой-то обнаженный нерв. В самом деле: если я верю, что Бог существует, почему бы просто не спросить у Него Самого, кто Он? Неужели Он не согласится открыть мне истину?

В этот миг я понял ценность апологетики и того, что сделали для меня споры с христианами. Всю жизнь я провел за высокими барьерами, мешавшими мне смиренно обратиться к Богу и просить Его открыть мне Себя. Но аргументы и апологетика разрушили эти барьеры – и поставили меня перед решением: следовать Богу или нет.

Работа разума была окончена. Разум открыл мне путь к Его алтарю; идти ли по этому пути – я должен был решить сам. Если пойду, если захочу воистину узнать Бога – мне придется довериться Его милосердию и любви, полностью положиться на Него и на Его готовность открыться мне.

Но какой ценой?

45. Какова цена?

Цена принятия христианской Благой Вести для мусульманина поистине огромна.

Разумеется, если я последую за Иисусом, то буду немедленно исключен из общины. Для благочестивого мусульманина это означает потерю всех дружеских, приятельских, деловых связей, которые он строил с самого детства. С обратившимся мусульманином рвут связи его родители, братья и сестры, муж или жена, дети.

Трудность эта неизмеримо возрастает для мусульманина, которому не на кого опереться, у которого нет близких друзей-христиан. Мне известны немало мусульманских женщин, которые признают, что нуждаются в Христе, но обратиться не могут – из страха, что муж прогонит их или и того хуже. Зачастую у них нет собственных средств даже на выживание, не говоря уж о возможности бороться за детей в суде. Объявив себя христианками, они окажутся нищими, на улице, потеряют детей, а от всех родных и друзей будут встречать лишь гнев или холодное презрение.