Исход Никпетожа - [23]

— А что мне Манюшка? — странным и вместе с тем ласковым голосом сказал Корсунцев. — Мне тьфу Манюшка, ты мне нравишься, а не Манюшка. Так придешь?

— Вот, липучий, привязался, как пес к мосолу, — сердито смеясь, отбивалась уборщица. — Ну, на кой я тебе нужна? Что, на мне узоры, что ли, какие?

— Лучше всяких узоров, — задушевно ответил Корсунцев.— Прямо ты крестовая краля, а не девушка! Ну, буду ждать часам к двенадцати. Пойдем, Рябчик.

— На что она тебе сдалась? — спросил я Корсунцева на улице. — Ведь любить ты ее не будешь? Тоже и не женишься.

Мне было очень завидно, поэтому я так и спросил.

— Чудак, если на всех жениться, так и времени не хватит никакого, — ответил Корсунцев. — В этих делах рассуждать — хуже нет. Запомни хорошую пословицу: бей сороку и ворону — попадешь на ясна сокола.

— To-есть это как?

— А очень просто: девчатам спуску не давай. Во — и больше ничего.

Больше мне просто некогда с ним было разговаривать, потому что нужно было поговорить про другое; но мне обязательно надо спросить у Корсунцева, как он относится к «теории стакана воды»; кажется, что он ее поддерживает, ну, а в таком случае у него должны быть какие-нибудь идеологические основания, потому что Корсунцев ничего не делает без оснований.

— Скажи, пожалуйста, Корсунцев, как ты думаешь: примут меня в общежитие и на стипендию, — и если нет, то что мне тогда делать? — спросил я, потому что для меня этот вопрос гораздо мучительней, чем всякие разговоры о девчатах.

— Нажимай. Хлопочи, — ответил Корсунцев. — Под лежачий камень и вода не течет. Ну, а все-таки имей в виду, что даже если и будешь нажимать во-всю, то и тогда может ничего не получиться. А для того, чтобы не разочароваться, нужно создать иммунитет.

— Что?

— Иммунитет. To-есть обеспечить себя психологически заранее от всех неудач. Где-то внутри, в глубине— верь. Но — делай вид, что не веришь. Перед самим собой делай вид, что случится самое, что ни на есть худшее. Вот, например, что тебя не примут ни в общежитие, ни на стипендию. Значит, когда на самом деле это случится, то для тебя удар будет не так страшен...

— А если примут, то очень хорошо, — перебил я. — Понимаю. Только трудно представить, как это в одно и то же время: и верить, и не верить.

— А ты представь. Здесь такая раздвоенность. Одна сторона твоего организма верит, а другая не верит. И в нужном случае давай перевес то той, то другой стороне. Например, когда будешь разговаривать с кем нужно, то делай вид, что для тебя никаких сомнений нет в твоих правах, и тебя о б я з а т е л ь н о , во что бы то ни стало, д о л жн ы принять, а сам в это время тверди себе: нет, не примут, нипочем не примут. Я называю это п с и х о л о г и ч е с к о й обороной.

— А ведь это здорово, — сказал я. — Обязательно так буду делать во всех затруднительных случаях.

В университете, куда мы пришли, ответа насчет стипендии и общежития никакого не дали и сказали, чтобы я подождал. Но, так как я уже подготовился к отказу, эта отсрочка произвела на меня даже хорошее впечатление.

5 октября.

Почти три недели прошло со смерти отца, а я до сих пор не могу учитать самого себя. Получилось такое положение, при котором я от одной базы (школа) отошел, а к другой (ун-ту) не пришел. Коллектив, который поддерживал меня в школе, теперь больше не существует. И мне иногда, особенно по вечерам, страшно жаль только что кончившегося времени (периода) моей жизни. Конечно, в вузе коллектив гораздо больше, и в нем гораздо больше силы, — только я никак не могу найти себе в этом коллективе подходящего места. Пробовал я выступать на собраниях и в семинарах, но у меня выходило очень скверно — или это мне только казалось, потому что, на ряду с совершенно безграмотными и плохими ораторами, выступают ребята и девчата гораздо дельней, чем в школе, и блестящие ораторы. Мне за ними очень трудно угнаться.

Один профессор на литературном семинаре сказал по этому поводу, что так будет со многими ребятами, — особенно с теми, которые из второй ступени, но что этим смущаться не следует.

Обязательные шесть часов общественной работы я провожу в кружке юнкоров. Пишем и обсуждаем корреспонденции в журнал «Молодежное дело». Это очень отвечает моей психологии еще и потому, что я чувствую особенное призвание к писанию.

Но главная моя неувязка на фронте личной жизни, это — что не хватает денег. Три червонца от тетки вышли, и. я не знаю, как дальше будет, если не получу стипендии. Пробовал достать работу, но это очень трудно.

10 октября.

Должно быть, у меня был очень голодный вид, когда я стоял в университетском коридоре, потому что ко мне вдруг подошла какая-то девчина и говорит:

—Что, сегодня не обедал, парень?

Я сказал, что это она верно угадала.

— Ну, когда так, — пойдем.

— Куда?

— Там увидишь. На заработки.

Вот пошли мы с ней. Приходим в кино. Так, паршивенький кинушка, а народу много. Картина идет «Аэлита».

— На кой шут я туда пойду? — говорю я. — Во-первых, я уже видал, а, во-вторых, на голодный желудок — не до картин.

— А ты меня слушайся, а не рассуждай. У нас в общежитии говорят: «Послушаешься Веру — поешь в меру». А Вера — это я.