Исход - [9]

Я протягиваю Казику блок-генератор.

— Держи. Это сюрприз. Сейчас я сосчитаю до десяти, ты зажмуришь глаза и нажмешь на кнопку. Хорошо?

Он едва заметно кивает.

Я отхожу в сторону и начинаю считать.

На Базе что-нибудь придумают. На Базе обязательно что-нибудь придумают и воспитают его, и дадут ему долгую жизнь, такую же как у меня или даже больше. И тут на счете "шесть" я замолкаю… Такую же жизнь, как у меня… Что-то случилось за последние несколько часов. Что-то случилось со мной. Я совсем не уверен, что парню нужна такая жизнь, как не уверен и в том, что такая жизнь нужна мне. Эта мысль, пришедшая в голову, столь необычна, столь чудовищно нелепа, что поначалу я тороплюсь ее отбросить. Но она не уходит, становится главной и единственной.

Наверное я долго молчу, потому что мальчишка подбегает ко мне, держа в вытянутой руке блок-генератор.

— Не хочу, — говорит он. — Не надо мне никаких сюрпризов. Пойдемте отсюда.

Он дергает меня за рукав и старается заглянуть в глаза.

Я чувствую, как он дрожит, прижимаясь ко мне.

Я глажу его по голове.

Впервые за всю свою жизнь я глажу по голове мальчишку. И он плачет. Я наклоняюсь к нему. Сажусь на корточки. Теперь мы сравнялись в росте. Прямо передо мной его зареванное лицо.

— Ты чего? — говорю ему я, вытаскиваю платок и вытираю ему слезы. — Ты чего плачешь?

Он мотает головой и молчит.

— Испугался?

Молчит. Слезы уже не текут по его щекам. Он только шмыгает носом и смотрит в сторону. Теперь моя очередь ловить его взгляд, но он упорно отводит глаза. Я заглядываю то с одной, то с другой стороны, но все безрезультатно. Скоро это превращается в игру, и вот Казик уже улыбается, кусает губы, чтобы не рассмеяться, и все же смех рвется из него; наконец запрокинув голову, он хохочет.

Я встаю, распрямляюсь во весь рост.

— Пойдем, — говорю Казику. — Пойдем отсюда. Не будет никаких сюрпризов.

Мы идем по ночной Варшаве. Но пока еще мирной ночной Варшаве. Я смутно представляю себе, что будет с нами через месяц. Об этом я подумаю в другой раз. А пока мы идем домой.

Блок-генератор оттягивает карман брюк, и на мосту через Вислу я выбрасываю его в воду.

ИСХОД — ТРИ

Только пепел знает, что значит сгореть дотла.

И. Бродский

Каторга не там, где работают киркой…

Каторга там, где удары кирки лишены смысла.

Экзюпери

… Мир был шарообразным.

Нижняя его половина выгибалась к горизонту изломанным контуром темного леса, подпирая расцвеченное звездами небо.

Малыш стоял в самом центре мирозданья — на поляне перед дедовским домом. Он поселился здесь сегодня утром, прожив первые свои шесть лет невольным узником шахтного городка энергетиков на Меркурии. Взрослые рассказывали ему о Земле, но она все равно поразила Малыша, выбежавшего из прохладного чрева ракеты в полыхающий над космодромом полдень.

Потом был полет на мобиле. И внизу проплывали города, реки, леса, проносились стаи птиц, медленно ползли облака. И все это звонкое разноцветье обрушилось на Малыша так неожиданно и мощно, что, переполненный впечатлениями, он скоро устал и задремал на коленях у мамы. Его не стали мучить и унесли спать, а среди ночи он проснулся и отправился гулять по дому через тихие комнаты, наугад толкая чуткие двери, пока не оказался на крыльце.

Ночь приняла его.

Синий, черный, серебристый были ее цвета, пряный и сладкий — ее запахи, плеск реки под обрывом и шорох листвы — ее звуки. И все это — цвет, запах, звук — существовало не отдельно, перетекало одно в другое, сливалось и в слиянии своем порождало нечто новое, чему у Малыша не было названия.

А еще над миром горели звезды.

Взлетев к ним взглядом, Малыш замер, не в силах оторваться от их манящего разноцветья. Звезды говорили с ним, звали к себе. И зов этот отзывался тонкой сладостной болью. Они были так близки, что казалось протяни руку, гроздьями лягут в ладонь. И когда желание дотянуться стало неодолимым, Малыш прыгнул вверх, к звездам, выбросив руки над головой…

Он упал на мягкую землю и не ушибся, но все равно расплакался.

В доме зажегся свет, на крыльцо выбежали взрослые, и мама была среди них. Она подхватила Малыша на руки, гладила его и целовала, шепча:

— Что с тобой, Коленька? Что с тобой, сынок?

Но Малыш не отвечал. Только плакал. Плакал навзрыд.

И кто-то сказал, и слова эти вспоминались потом часто:

— Оставьте мальчишку в покое. Он сегодня впервые увидел звезды.

1

За полчаса до стыковки с Форпостом капитан дальнего космического флота, испытатель первого класса Николай Сергеевич Горюнов лежал в своей каюте и смотрел в потолок.

В каюте было холодно.

Он лежал, не раздеваясь, сунув руки под голову, и затылком грел пальцы.

Трещины на потолке сложились в лицо штурмана Пета Мадигана — узкое, с вечно вздернутой, точно в изумлении, левой бровью.

Горюнов отвел глаза.

Старый дурак, раздраженно подумал он. Самовлюбленный осел. Сам погиб и шестерых за собой на тот свет уволок.

Горюнов не любил проигравших. Не уважал их.

Взгляд упал на темный экран отключенного монитора. В нем, точно в зеркале отразился он сам. Небритый с воспаленными от бессонницы глазами.

Да и твой выигрыш невелик, — Горюнов зло усмехнулся отражению. Разбитое корыто — все что у тебя есть. Может быть погибнуть лет двадцать назад — был лучший исход…